Легендарный бомбардир сборной СССР олимпийский чемпион Монреаля-1976 и победитель чемпионата мира-1982 продолжает перебирать алфавит своей звездной судьбы…
Азбучные истины Александра Анпилогова. Акбашев — Беловы — внутренние дела — Гассий…
Д — Данелия
Давид Данелия, прежде чем стать судьей, неплохо играл в гандбол. Но это было, скорее, хобби. А затем классный арбитр Зураб Дзагания растолковал ему, что судейство может стать хорошей профессией, сделал многое, чтобы превратить партнера и ученика в рефери международного уровня.
Давид Данелия. От звездного мальчика до мудрого гуру
Давид вырос в интеллигентной семье. А известная целительница Джуна Давиташвили была женой его брата. Он познакомил меня с ней, когда я был совсем юным, а Джуна работала барменшей в валютном баре только открывшейся гостиницы "Иверия".
Уже тогда она демонстрировала уникальные способности. Первый ее вопрос мне был таким: "Ты часом не еврей?" — "Нет". — "Странно. Но в тебе столько силы, мощи и хватки, что ты сам построишь свою жизнь". Та лестная характеристика, чего скрывать, изрядно добавила мне уверенности.
Потом я обращался к Джуне, когда возникали проблемы у моих друзей, и она их лечила. Причем никогда не брала деньги. Почему? Говорила так: "Ты же наш человек, Саша!".
Эту фразу часто слышал в жизни, да и сам ее произносил, кого-то характеризуя. Так бывает: немного пообщаешься с незнакомцем — и вдруг улавливаешь на уровне полсознания, что судьба дала тебе шанс познакомиться с близким по духу человеком. И начинаешь с ним дружить.
Дато Данелия был таким человеком. Он стал очень сильным арбитром. Всегда судил, исходя из того, что видел, ничего не придумывал. И, что самое интересное, никогда не участвовал в договорных матчах. Как это ему удавалось — большая тайна.
Я же за всю жизнь сыграл только в паре "договорняков". Хотя и те матчи можно было так назвать с натяжкой.
Первый был на Спартакиаде народов СССР в 1979 году. Наша грузинская сборная играла с белорусами. Наверное, полтайма обе команды упорно не желали поражать ворота. Объяснение было в том, что на следующем этапе победитель нашей группы попадал в компанию к сборной Москвы, составленной из игроков тогда трех сильнейших клубов СССР: ЦСКА, МАИ и "Кунцево". А еще к сборной Румынии — та Спартакиада была открытым турниром. А в другой группе основными соперниками были бы украинцы и литовцы — с ними можно было бороться.
Весь этот цирк с "поддавками" пресек гостренер Александр Кожухов. Он решительно остановил поединок, подозвал участников и сказал, что дисквалифицирует обе команды за отказ от борьбы. После этого пришлось играть более или менее всерьез, и мы, к удовольствию белорусов, победили с разницей в мяч.
Самое интересное было дальше. Победив белорусов, мы проиграли молдаванам, которых поначалу никто не брал в расчет. А зря — там подобралась непростая сборная из ребят, доигрывавших в группах советских войск за рубежом, и из команды Тирасполя. Затем они обыграли еще белорусов и попали в группу к москвичам.
Кстати, заняли в итоге четвертое место, уступив в матче за бронзу литовцам. А мы проиграли румынам в стыке за пятое-шестое.
Второй "договорняк" случился у нас на следующей Спартакиаде. Тренер Гоги Бериашвили договорился с Янисом Гринбергасом, что если мы поможем литовцам выйти в главный финал, то потом нас вытащат играть за бронзу.
Георгий Бериашвили: "Церцвадзе брал мяч в руку, и зрители просили устроить цирк"
Грузинские "старички" уже завершали карьеру, и мы договорились, что сыграем для души. Потому сразу сказали, что ничего не получится, будем соперничать честно. Дело в том, что за победу на Спартакиаде давали звания мастеров спорта международного класса, и это был очень хороший стимул закончить карьеру красиво. Все рассорились с тренером, даже его родной брат Вахо.
Но Гоги твердо следовал своему пораженческому плану: где-то придержал меня на скамейке, тормознул кого-то еще, и мы литовцам проиграли.
Потом все тренеру высказали. А он ответил, что мы идиоты и ничего не понимаем. Но моя правда другая: так нельзя. С тех пор я с ним не разговариваю.
Е — Евтушенко
С Анатолием Николаевичем не общался давно — наверное, лет пятнадцать.
При всей сложности наших отношений обязан я ему многим. Немало важного и полезного у него почерпнул. Сначала вообще на него молился. А потом понял, что человек не может быть великим, если изменяет себе или нечестен с другими.
Можно быть преданным гандболу, но при этом давать взятки. А это уже неверный жизненный путь. Осознал это, когда собственноручно помогал таскать баулы, набитые отнюдь не мячами. Мячи мы сдували и раскладывали по своим сумкам. А в баулах из-под них была адидасовская экипировка. Догадайтесь, откуда она бралась. Кому-то Евтушенко ее дарил, кому-то продавал. Грузия — республика маленькая, и я знал там людей, которые весь тот товар скупали оптом.
Но я все равно благодарен Евтушенко за 1976 год. Мы здорово выстрелили на той Олимпиаде, хотя он, возможно, в нас и не верил.
На старте турнира проиграли "югам". После этого созвали собрание, куда главный тренер привел все руководство олимпийской делегации. И сходу принялся всех поливать. Меня — за то, что не забросил дважды, и вдобавок за то, что поймали за курением в душе. Немало досталось Максимову и Резанову. Евтушенко постарался повесить на Макса, меня и Сашу все, что только верилось.
Выступал тренер, конечно, эмоционально. Он умел работать на публику, и та была впечатлена. Особенно в самом конце, когда он подобрал трагическую ноту, разрыдался и хлопнул дверью.
А мы остались одни. И вот тогда Макс сказал: "Забудьте все, что здесь говорили. Мы сами в это говно попали и выберемся тоже сами — без тренеров".
Короче, решили бороться до конца. Тем более что шансы еще оставались. Максимов, конечно, молодец. Есть у него эта лидерская косточка. Вроде капитаном был Климов, но повел команду за собой тогда Макс. А когда мы вышли в финал, тогда снова появился и Евтушенко.
Олимпийский траверс. Монреаль-76. "Лишь победа в финале избавит от упреков, что мы там случайно"
Справедливости ради признаю, что потом он сделал и немало хорошего. Благодаря ему в сборной появились двухметровые ребята, он видел в них перспективу. Он ввел в чемпионате СССР правило 45 секунд на атаку и стремился сделать гандбол скоростным.
Хотя сам Евтушенко большим гандболистом не был. Играя за МАИ, как мне рассказывали, он в основном носил и накачивал мячи. Когда Анатолий Николаевич порывался что-то показать нам на тренировке, все улыбались…
Финал Олимпиады в Москве мы выиграли бы у сборной ГДР сами. Но он снова взялся руководить. После первого тайма применил излюбленный прием — залетел в раздевалку с начальниками и стал наставлять, что нам надо делать и что будет, если мы указания не выполним.
В первом тайме мы играли. А во втором он заставил нас работать для того, чтобы не проиграть. А когда спохватились и стали снова играть, было уже поздно.
Олимпийский траверс. 1980. Александр Каршакевич: "После финала было стыдно возвращаться в Минск"
…После проигрыша сидели в Новогорске на банкете. Евтушенко взялся говорить. Обложил всех, нашел виноватых. Вышло, что только он хороший и заслуженный, а все мы — дерьмо. И заключил: "А теперь давайте выпьем за наше серебро". Команда как сидела, так и осталась сидеть.
Затем встал я и сказал: "Такой команды никогда не было и больше никогда не будет. За наши пот, кровь и все, что мы вложили в это серебро". Все встали и выпили. Руководители сразу удалились, и мы остались одни.
Догадайтесь, кого потом не наградили за Олимпиаду? Но я этому факту биографии даже обрадовался.
Ж — женский гандбол
Ручной мяч — один на всех. Первая моя жена была гандболисткой. Сам тренировал женскую сборную Греции. Но, если честно, до сих пор не понял, что это за вид спорта в дамском исполнении.
Имея дело с мужиками, всегда старался донести до них важность главного мужского качества — быть бойцом. Но как, скажите мне, делать бойцов из женщин? Ведь самой природой они предназначены для совсем другого.
Первым делом поехал за советом к Сергею Аванесову. Спросил, как правильно строить с дамами отношения и тренировочный процесс. Ответ услышал следующий: "Ты живешь или со всеми, или ни с кем".
В некотором смысле он открыл мне глаза. Поработал с девочками и понял: в них надо верить, их надо любить и уважать значительно больше, чем мужчин. Они очень ценят внимание к себе. Мужчины толстокожие, а у женщин все тонко.
Бывало такое, что девочка прибегала, припадала к груди со слезами. Не знал, чем ей помочь, и говорил обычные слова: "Все будет нормально, я тебя люблю". И все, этого было достаточно. Стоило погладить по голове, и они творили на площадке чудеса.
Трефилов был с ними иногда жесток. Но у него своя школа, у меня — своя. Мы с ним недавно разговаривали. О том, что уже постарели, но еще живем. Он прислал фото, где бросает в прыжке, а я стою в защите. Женя там написал: "Какие мы были молодые…"
Он был стабильным, хорошим игроком. Звезд с неба не хватал, но ничего не портил.
З — Запорожье
Это город для меня — второй родной. Он очень греет своими людьми. Как-то приехал туда на турнир ветеранов — прямиком из Германии. Сыграл за Россию против Украины. Сравнял счет на последней секунде, забросив Коле Томину. Женя Чернышев тогда резюмировал: "Грузин спас Россию от поражения".
Не забуду, как простые болельщики подходили ко мне и благодарили — за то, что я есть, что выхожу на площадку. Они за ночь изготовили для меня жезл в форме булавы и написали не нем мое имя по-украински. Я гостил там с семьей. Не передать, как это было приятно.
Запорожские ребята всегда были технарями. Когда только начинал играть, украинцы обставляли меня так, что рост совсем не помогал. Обыгрывали головой, тактикой, финтами.
Знаете, когда запорожский дворец "Юность" собрал аншлаг? В одном из матчей чемпионата СССР Толя Саржевский бросил по нашим воротам, голкипер отбил и хотел подобрать, но получил кулаком в лицо. Возможно, и случайно. Но началась драка.
С трибун полетел народ, а Беня (Сергей Кушнирюк — БЦ) и Саша Резанов вдвоем обнимали меня, чтобы не натворил чего лишнего. Вся наша команда сгруппировалась в центре и отбивалась от толпы.
Назавтра на трибунах не было свободных мест. Запорожцы явно жаждали продолжения в том же духе, чтобы по возможности снова поучаствовать. Хватало людей, от гандбола далеких. Шли потому что узнали: в "Юности" должно быть интересно.
Когда трибуны идут "на тебя", это вдохновляет. Даже если публика воинственно потрясает кулаками с третьего ряда, потому что первые два заняты милиционерами. Запорожье — город хулиганистый. Но это очень гармонирует с натурой гандболистов. Может, поэтому их там так много.
И — Ищенко
Миша — это не спортсмен, это вратарь. Он относится к загадочной для меня категории людей, которые абсолютно добровольно соглашаются, чтобы в них всю жизнь кидали кирпичами.
У Миши был неповторимый стиль. Свои размеренность и спокойствие в воротах он передавал нам. А еще он добряк, как и Саша Шипенко — тоже отличный вратарь, с которым довелось поиграть. В этом ряду вспомню и Колю Жукова — шикарного мастера. Но лучший все же Миша Ищенко.
Он всегда был уверен в себе. И много не говорил. Молчал-молчал, а потом высказывался, и все становилось ясно.
После Олимпиады в Монреале Ищенко на полтора месяца лег в больницу — в финале румыны несколько раз засадили мячом в голову. А потом приехал на сбор и ничем не показал, что у него что-то болит, что-то тревожит. Мы спрашивали, а он: "Не, ребят, все нормально". Может, и не было нормально. Но такой характер — никого не хотел расстраивать. Все носил в себе.
Он единственный, кого не видел, наверное, уже лет тридцать. Хочу найти, пообщаться. Но это, конечно, должно быть обоюдное желание.
К — Кушнирюк
Серега — другой случай. Как-то позвонил ему прямо в разгар заседания кафедры в Бердянском университете. Так он там сразу все прервал: "Всем тихо! Я буду разговаривать с лучшим другом". Может, не совсем деликатно. Но, черт возьми, приятно-то как!
Сергей Кушнирюк. Судьба в зеленом коридоре
Сергей Кушнирюк. "В олимпийских чемпионах есть что-то неправильное"
Беня — настоящий мужик-богатырь, с него картины надо писать и жизнь строить. Вот с кем много историй связно! Говорят что он, например, мог выпить больше всех в сборной. Но это не совсем так. У меня получалось не меньше.
Надо же было как-то потешить себя в выходные. Во время сборов в подмосковном Новогорске больше всего мы любили ресторан недалеко от Белорусского вокзала. Там хорошо готовили рыбные блюда, а пользу диетических закусок мы понимали хорошо.
А потом крались в свои номера среди ночи, стараясь быть незамеченными. Отсыпались и шли пахать. Раз в неделю режим нарушать можно, это же не каждый день.
Однажды были в Германии и пошли в кино. А на обратном пути увидели, как какие-то мужики — человек пять-шесть — стали приставать к девушкам. Непорядок. Наш комитетчик сказал: "Ребята, на пять минут я могу и отвернуться". Так мы с Беней и Резановым решили вопрос за две, и город снова стал тихим и спокойным.
Л — Лагутин
Юра ушел из жизни первым из монреальского состава. Это был мой друг, мы всегда жили вместе. Не передать, как он любил жену и сына. Был отлично образован, тонко разбирался в литературе, и я всегда спрашивал у него совета, что почитать.
На самом деле сборы и тренировки — это ужасное время, когда нет ничего, кроме пахоты. И здорово было делить номер с человеком, с которым всегда было полезно поговорить, обсудить любую проблему. Он живо интересовался всем, что происходило вокруг, не замыкался только на спорте.
После Монреаля у Лагутина обнаружились язва желудка и опухоль в позвоночнике. Думаю, рак стал следствием нагрузок, которые он получил в сборной. Юра стер себе все позвонки. Мужиком он был правильным и не мог сачкануть, как мы. Ему важно было скрупулезно доделать все упражнения.
Почему только бог всегда забирает первыми лучших?
М — Максимов
Макс есть Макс. Кавказец-адыгеец, и этим все сказано. Он упрямый. Но верный — если нужна помощь, не бросит. Каждый из нас на ком-то учится. Я учился на Максимове. В 14 лет приходил смотреть на него во Дворец спорта, а потом вместе играли в сборной.
На первой тренировке смотрел на него, как на бога. И тогда он сказал: "Слушай, парень. Каждый делает себя сам. И ты тоже. Будешь или Анпилоговым, или никем".
С тех пор прошло много лет. Но он и сегодня для меня тот же лидер, что и раньше. Часто звоню, советуюсь. Он во многом мне помогает. Максимов — это живая легенда, а для меня — старший брат.
Все мы доходим в своем деле до точки, когда надо просто уйти в сторону. А Макс не уйдет. У него другой характер, и его постоянно за это критикуют. Почти все. Но я никогда не буду его осуждать.
По большому счету, о нашем прошлом никто, кроме нас, уже и не помнит. Мы ушли, мы отработанный материал. С нас ничего не возьмешь, кроме воспоминаний. Макс же стоит особняком. Я даже завидую ему, потому что он работает с молодежью, я уже не могу из-за здоровья.
Мы все на пенсии, а Максимов борется — это характер вечного лидера не дает ему покоя. Хотя, понятно, что уже есть те, кто и сильнее, и умнее нас…
Н — немцы
Живу в Германии уже почти тридцать лет. Мой отец воевал. И поэтому, пока он был жив, то уехать сюда я не мог. Откуда ему было знать, что и теперешние немцы — такие же люди, как мы? Возможно, даже более несчастные. Слишком уж у них все наперед расписано. В этот день надо идти в гости, в этом месяце отправиться в отпуск. Они знают, чем будут заниматься через 3 года, 3 месяца и 3 дня.
Когда начал работать с командами, то поражался, какого огромного труда стоило разбудить в немце зверя. А все из-за этой самой рутины. Лидеры в комфорте не рождаются. Немцы дисциплинированы. Если их обучить, то будут делать все именно так, как скажешь. Но надо же показывать и что-то свое, только тебе свойственное.
Исландцев, шведов и датчан понимал как-то лучше. Единственный немец, с которым и сейчас близок, это вратарь Криша Ханнавальд. Он играл у меня в Вуппертале и в Эссене, в сборной.
Как раз с ним случилось приключение. Он и еще двое ребят отдыхали в баре. Видимо, с размахом, потому что потом была драка. Об этом сразу же написали в газетах. И понятно, это стало плохой рекламой для команды.
В клубе устроили разбор. Примерно такой же, какие были в советских командах. Все собирались дружно осудить, виновник должен был покаяться. А дальше начальство собиралось думать, как гасить последствия скандала.
Но я сломал тогда стереотип. Потому что встал и сказал: "Давайте посмотрим правде в глаза — ну кто из нас в молодости не пил и не попадал затем во всякие интересные переделки?"
Это наша жизнь. Помню, вытаскивал из милиции будущую звезду советского гандбола, который по молодости, приехав в Тбилиси, совершил глупость и попался на краже плаща из ресторана. Историю мы замяли, резонанса не было. Но с парнем поговорил я серьезно, и это стало для него уроком на всю оставшуюся жизнь.
Похожее случилось с Кришей. Он почувствовал нашу поддержку, но заодно и понял, что не стоит делать глупости, если занимаешься серьезным делом и хочешь в нем чего-то достичь.
Когда становишься тренером, то людей видишь вообще насквозь. Дагур Сигурссон был у меня капитаном команды. Я наблюдал за его поведением на площадке и за ее пределами. И однажды сказал ему, что он станет хорошим тренером.
Судьба человека. Дагур Сигурдссон. Экс-футболист, писатель, бизнесмен... И топовый тренер-новатор
Дагура всегда будут слушать, потому что он правильный мужик. Расскажу, как он поддержал тренера, когда меня уволили. Сказал: "Если Саши не будет в "Вуппертале", то не будет и меня". И ушел.
Я поругался тогда с владельцем команды. Это было после кубкового поединка с "Лемго". Первый тайм мы проиграли команде Шевцова с разницей в пару мячей, но в итоге выиграли. Просто потому, что поспорил тогда с Юрой на поход в ресторан. А споры я всегда выигрываю.
Тогда в перерыве президент прорвался в раздевалку и начал поливать ребят грязью. А у меня такой обычай: вначале пять минут тишины, каждый думает, что он сделал полезного и какие ошибки допустил. И только потом даю свой анализ. Но тогда на месте тишины нарисовался владелец. И пришлось указать ему на дверь с цитатой классика: "В этой гостинице я директор! Вон отсюда!"
Хотя, по идее, можно было поступить по-немецки и работать там до сих пор. Но беда в том, что я не немец, а тбилисец. Годы прошли, мое видение жизни осталось со мной. Я и сейчас считаю, что хозяин в доме должен быть один. И пусть мне докажут, что это не так. А вообще у меня всегда есть своя точка зрения на любой предмет.
Сейчас работать в спорте не могу. И потому подрабатываю на охранной фирме — вспомнил времена, когда боролся с грузинской преступностью. И шеф меня внимательно слушает, чуть ли не конспектирует. А потом делает. Неважно, где ты живешь. Есть общечеловеческие правила, они одинаковы для всех.
Как-то раз общался с Виктором Санеевым. Он живет в Австралии. И первое, что от него услышал: "Представляешь, мне поменяли суставы, и только что я прошел пять километров". Я ответил: "Витя, да пошел ты… Не надо говорить про то, что у нас болит. Надо думать о приятном — где вкусно покушать, куда поехать и хорошо отдохнуть. Самое главное, что ты живешь! И мне так радостно это слышать".
Я потому нечасто звоню друзьям, чтобы не слышать этих разговоров про суставы. Но если хочу кого-то набрать, то первым в голову приходит Беня. По мироощущению он всех мне ближе. Мы треплемся, вспоминаем, куда ходили и что творили, с кем крутили романы. По сто раз вспоминаем одни и те же истории, и нам не надоедает перебирать и рассказывать их снова.
О — опасности
Конечно, по-настоящему опасных случаев в жизни больше было тогда, когда работал в милиции. Спорт все-таки игра, и там при всей жесткости борьбы никто не старается лишить тебя жизни. Хотя и могут отоварить так, что мало не покажется.
Сразу приходит на ум встреча с румынами на турнире в Чехословакии. Евтушенко говорил так: "Они нам в голову, а мы им — голиками". Чисто советская схема, которая работала практически в любом виде спорта.
Вот тогда мы прекрасно воплощали в жизнь такой план — за пять минут до конца матча выигрывали шесть мячей. А товарищи по соцлагерю советских друзей от души отоваривали. Я получил свое, когда Мишка Ищенко отдал мне мяч. Только повернул голову с намерением поддержать Володю Кравцова, который уже несся в отрыв, как из глаз полетели искры.
Больше ничего не помню. В сознание пришел только в раздевалке. Лежу, смотрю на потолок. Там горит лампа, и вспоминаю: мне надо купить домой хрустальную люстру. Значит, мы в Чехословакии. А если лежу со сломанной челюстью, значит, игра была с румынами…
Мне поставили железные скобы. Мама кормила через трубочку протертой пищей. А я все ждал дня, когда эти железки снимут. Наконец, их порезали кусачиками, и я отправился в кафешку исполнять мечту. Взял две сосиски, разрезал их на тарелке. Но жевать не мог — нижняя челюсть не работала. Так я стал ей рукой помогать. И при этом ловил завистливые взгляды простых советских соотечественников. Мол, как все же интересно живет этот тип — и рост у него в полтора человеческих, и в челюсть где-то отоварили. А у нас все так буднично и скучно…
В середине 90-х в тбилисском СИЗО вспыхнул бунт — подземный этаж захватили смертники. В заложниках оказались двое сотрудников, и мы с начальником тбилисского УВД отправились на переговоры.
Мы знали, что одним из бунтовщиков был чемпион Европы по борьбе, который изнасиловал нескольких девушек. Но я был уверен, что ко мне агрессии он не проявит. Все-таки спортсмены всегда относятся друг к другу по-особому.
Другим заключенным, с которым пришлось общаться, был боевой полковник, который воевал в Афгане. Собственно, по следам тех событий его и осудили — как он считал, несправедливо. Здоровенный мужик двухметрового роста и со сложением, как два меня. И рукопожатием — еще поискать.
Он сказал: "Знаю, кто ты, к тебе никаких претензий нет". И пригласил в камеру. Там их было восемь человек — людей, которым нечего терять.
Вот тогда понадобилось самообладание. Мы долго разговаривали, пили чифир и даже посмотрели телевизор — у полковника в камере была маленькая "Юность".
За это время спецназ разрезал решетку над прогулочным двориком, где держали заложников, и вытащил их оттуда. А мы договорились, что все требования бунтовавших будут рассмотрены еще раз и уже на новом уровне. И тогда нас отпустили.
Другой раз я был на переговорах с ростовским бандитом, которого блокировали в жилом доме. Из Москвы пришел сигнал, что он приехал убрать одного важного в криминальном мире человека.
Так себе ощущение, когда заходишь в квартиру с товарищем, у которого, как и у тебя, нет оружия. А на столе перед киллером два пистолета, и оба стволами обращены на тебя.
Те переговоры длились шесть часов. За это время нам приносили продукты, мы ели и даже выпивали. В итоге уговорили его сдаться. Но только я знаю, сколько раз за время разговора у меня скакал пульс.
Шагал потом домой и думал: "Саша, а зачем тебе все это нужно? И стоит ли премии в размере месячного оклада такой риск жизнью?"
На ту премию я сводил весь свой милицейский отдел в ресторан. И только там, наконец, расслабился…
П — Полонский
У Семена Иваныча я даже пожил в его канадском доме. Поехал навестить сестру в Америке, взял там машину напрокат, и поехали с женой и сыном в соседнюю Канаду. Перед тем созвонился с Полонским — это он нас к себе и пригласил.
Умнейший, образованный и очень интеллигентный человек. Вдобавок очень практично настроенный к жизни. Он из тех людей, которые нигде не пропадут. Там, за океаном, он разводил на продажу щенков и чувствовал себе не хуже, чем в пору тренерской славы в Запорожье.
Семен Полонский: "У меня один серьезный недостаток. Я слишком честный. Не давал воровать"
Меня он первым делом потащил в подвал, там был установлен самогонный аппарат украинского производства. Вот под его продукцию мы и предавались воспоминаниям о канувших в Лету чемпионатах СССР… Семен Иваныч одно время был очень дружен с Евтушенко. И когда начались все эти расследования касательно сбора денег для работы с судьями на московской Олимпиаде, то он все взял на себя.
Честно скажу, не было тогда ощущения, что нам кто-то помогал. Просто потом Евтушенко рассказывал, что если бы не те львовские ондатровые шапки, мы бы и до финала не добрались. Но это Евтушенко — ему можно верить процентов на тридцать максимум, остальное дополняла фантазия. Мы честно заработали те медали.
Полонский всегда был фигурой мятежной. Он и при той встрече, уже на девятом десятке, был не всем доволен. А потом мы встречались еще в Запорожье. Он жил воспоминаниями, как и каждый из нас.
Азбучные истины Александра Анпилогова. Кипиани, Харламов, Жванецкий, Фетисов. И ужин с Брежневым
