Такие люди должны уходить в расцвете лет, как и полагается романтическим персонажам, наделенным столь легкомысленным именем. Но наша героиня, видно, из вредности нацелена на рекорд.
Трудно сказать, чего здесь больше — генетики или характера.
Мне кажется, все дело в чувстве юмора. Именно он помогает ей жить, несмотря на болезни и потери близких людей. Ее дни рождения по-прежнему собирают уйму друзей. И количество приятелей, как ни парадоксально, увеличивается с каждым годом. Молодежь тянется к ней точно так же, как игроки белорусских гандбольных клубов, с которыми она начала работать еще в шестидесятых. Врачом и, само собой, психологом.
На девяносто третий день ее рождения мы приходим с помощником Спартака Мироновича в минском СКА восьмидесятых Леонидом Бразинским и игроками белорусской Dream Team — красавицами, которых как-то взялись учить гандболу в рамках эксперимента национальной федерации.
Эта затея подарила девчонкам не только уйму впечатлений на площадке, но и множество знакомств за ее пределами. И лучшее из них, конечно, — с нашей Никой. Никто из нас не сомневается: случись этот эксперимент лет эдак семьдесят назад, она непременно была бы в первых рядах.
Мы вытаскиваем стол на середину кухни и рассаживаемся вокруг.
— Если интервью для этого вашего "Быстрого центра", то с гандбола нужно и начать. Мне как-то операцию делали в больнице. Открываю глаза, узнаю у доктора, что все окей, и спрашиваю: "А вы не знаете, как вчера наша сборная сыграла в гандбол?" У того на лице удивление — наверное, подумал, что старушка того… Ну а мне что — объяснять ему, что я Юру Шевцова еще пацаном в СКА помню?
Но врач молодец, вытащил телефон и полез искать результат. Выиграли, говорит. У меня сразу настроение поднялось, Юре очень нужна была эта победа, да и его молодым ребятам тоже.
Вы давайте, кушайте, а потом чай с вашим тортом попьем. Я такая рассказчица, что долго могу говорить.
— С удовольствием послушаем.
— Тогда с самого начала. Кто вам еще про то время расскажет? Родилась я в Кургане — провинциальном одноэтажном городке. В 1937-1938 годах у нас арестовали практически всю интеллигенцию — учителей, врачей, инженеров. Тех, кто имел высшее образование.
А так как моя мама была педагогом, а папа инженером, то как минимум кто-то один из них просто обязан был стать врагом народа. Им оказался папа. Взяли его в 37-м по популярной тогда 58-й статье — "контрреволюционная деятельность". В чем заключалась эта деятельность, мы так и не узнали. Как и о дальнейшей папиной судьбе. Мама ездила в Свердловск, в областное управление НКВД, но ей и там ничего не сказали.
Прислали потом бумагу, что в 1942 году папа умер от воспаления легких в тюрьме. В 1956-м его реабилитировали, а затем я уже сама нашла в интернете сведения, что его расстреляли через пять месяцев после ареста.
Мне как дочери "врага народа" в 1945-м не дали золотую медаль по окончании школы. Я уверенно на нее шла, но оказалось, что в моем сочинении нашли ошибки, и из-за этой "четверки" я получила только аттестат. Мама специально потом съездила в гороно и сняла копию с сочинения.
А там лишние запятые, выражение "враг продвигался все дальше и дальше" подчеркнуто красным. Мол, куда это — дальше и дальше? Короче, ни врагу, ни мне продвинуться не дали.
Войну провели в Челябинске, переехали туда к маминой сестре. Самое яркое впечатление той поры — ночной грохот танков по мостовой, выезжавших из ворот тракторного завода. Лязг стоял неимоверный. Казалось, в нашем городе тоже идет война.
Начала работать еще школьницей — санитаркой в госпитале. И сейчас стоят перед глазами эти несчастные ленинградцы, которых к нам привозили. По сути, это были скелеты, обтянутые кожей. Они и говорить-то не могли, только пищали. И умирали, увы, в большом количестве, мы ничего не могли сделать.
Потом поступила в медицинский институт.
— …и вышли замуж за Героя Советского Союза Якова Шишкина. Это правда, что летчики — особенные люди, у которых есть крылья?
— Яшины сослуживцы собирались каждый год, я даже после смерти мужа ездила на эти встречи. Но они быстро уходили — давно уже все в земле лежат. Все-таки те, кто дожил до победы, были совсем израненными. И снаружи, и внутри.
Но, что интересно, во время фронтовых разговоров подвиги и боевые вылеты они не обсуждали совершенно. Вся грудь в орденах, а они, словно мальчишки, вспоминают, как в самоволки ходили и за девчонками бегали.
Мой муж был командиром эскадрильи. Немцы назначили большую премию тому, кто сумеет его сбить. Слушая все это, он за голову хватался: "Так вы что, гады, в самоволки бегали?" И улыбался, мне подмигивая: все-таки орлы — а, Ника? Все успевали, черти…
Летчики — особая каста, каждый день по несколько раз жизнью рисковали. Вылетаешь и не знаешь, вернешься или нет. Хуже только у подводников: мне кажется, их жены вообще не спят.
Яша на фронт пробился только в 43-м. Его после окончания летного училища в Энгельсе оставили, чтобы молодых летчиков готовил. Каждый месяц писал рапорт. Вызывали к начальнику училища и говорили по-простому: "Яков Васильич, лучше тебя молодых никто не обучит. Ты же им жизни сберегаешь".
Уже после войны, когда муж командовал дивизией в Германии, к нам приехали на шефский концерт артисты из минского оперного театра. Потом на товарищеском ужине летчики попросили кого-то из артистов спеть. "Нет-нет, мы не можем, надо беречь голос". Даже на вполголоса не соглашались. И тогда муж встал и сказал: "Наши профессии чем-то похожи. Вы выступаете для людей, и мы тоже — например, когда на парадах летаем. Разница у нас только одна — летчикам при этом всегда приходится рисковать жизнью. Даже в мирном небе". И все — артисты переглянулись и начали петь. До глубокой ночи. Молодцы, все правильно поняли.
— То время дало стране немало героев.
— С Рокоссовским мне даже удалось в волейбол поиграть. В 1964-м отдыхали в сочинском санатории Министерства обороны, перекидывали с женами мяч через сетку — понятно, на счет. То еще поколение — что мужики, что бабы. Если зарубались, то только искры летели.
Маршал пришел с женой, невысокой такой. Человеку под семьдесят, но он по-прежнему в порядке — подтянутый, стройный. Красавец-мужчина. "Женщины, меня в команду возьмете?" — "Константин Константинович, конечно!"
Люблю таких людей — недаром один из лучших полководцев Второй мировой, командовал Парадом Победы на Красной площади, человек необыкновенных простоты и обаяния. Юра Гагарин был таким же. Они с мужем дружили. Кино в санатории идет, они на дальний диванчик сядут и там о своем, о летчицком…
Юра все притягивал как магнит. Потому что легенду из себя не изображал, даже не скажешь, что первый в мире космонавт. Интеллигент, хотя и выходец из простой рабочей семьи. Всегда шутил, смеялся, душа компании. Но вместе с тем очень чуткий человек. Если кому нужна помощь, не откажет, обязательно втянется в это дело.
Я ведь и других космонавтов видела. Есть с чем сравнить. Один постоянно считал людей, подходивших автограф взять, и очень огорчался, когда ни разу не расписывался. Выходит, вечер насмарку.
Терешкова после одного случая потеряла авторитет в моих глазах. В кинозале стала возмущаться, что впереди сидящий заслоняет ей экран: "Уберите голову, мне из-за вас не видно!" Да елки-палки, в зале хорошо если десяток человек присутствовал. Ну передвинься ты на одно место, не развалишься… Грустно, когда человек начинает считать себя особенным и не понимает, что тем самым превращается в посмешище.
— Как вы стали спортивным доктором?
— Когда переехали с Яшей в Минск в 1966-м, мне предложили работу в военном госпитале. Муж уже тогда тяжело заболел, я его домой забрала. Аневризма сердца, потом паралич… Заново учила его ходить по квартире. Хорошо, что ему как командиру и Герою Советского Союза дали ее в самом центре Минска.
А спортивный диспансер в двух шагах. Думаю, пойду туда, не могу больше видеть стонущих мужиков в госпиталях. Лучше уж спортсмены. Вначале предложили полставки, а затем, когда увидели, что доктор я неплохой, — и полную. И дали курировать гандбол.
Когда начала ездить на туры чемпионата СССР с минскими "Политехником" и "Технологом", обнаружила, что я такая одна. Больше спортивных врачей с собой никто не привозил. Так что помогать приходилось всем.
— Знаю, что первый матч с участием "Политехника" вас шокировал.
— А как иначе, если минская команда и Краснодар устроили спектакль? Поединок просто огонь, места себе не нахожу, волнуюсь. Да что я? Станиславский плакал бы, глядя на этот сюжет! То одни вперед вырываются, то другие.
Глядя на мое предынфарктное состояние, один из наших сжалился: "Ника Николаевна, не волнуйтесь, все будет хорошо!" И точно, все закончилось хорошо — с тем результатом, на который эти прохиндеи и договорились. Ни за что не скажешь со стороны, что они провели договорной матч. Все-таки большие таланты ковали историю советского гандбола.
— Спартак Миронович, став знаменитым тренером, внес в эту историю весомый вклад. А каким он был игроком?
— Хитрым. Выходил в розыгрыше, хорошо бросал с опоры. И все время держал в уме возможность отдать на линейного Виталия Вальчака. Тот был слепой, как крот. Но с Мироновичем у него была какая-то магическая связь — пасов никогда не пропускал. Его даже потом в сборную СССР пригласили. Правда, без Мироновича. Поэтому он долго там не продержался.
Спартак Миронович. Кулеш, Каршак и сон на третьей полке
Вообще из той команды, по-моему, только один Спартак учился в институте физкультуры. Тот же Вальчак стал потом серьезным экономистом, Толя Черкасский — референтом в правительстве, Саша Гречин — кандидатом технических наук. Виктор Карпенко больше двадцати лет возглавлял главную гостиницу республики — "Юбилейную". Юра Фокин после спорта вечно чем-то руководил — то автокомбинатом, то какими-то крупными торговыми объединениями. А Коля Бойко и вовсе генералом в отставку вышел.
— Какие еще уроки вы получили на старте своей докторской гандбольной карьеры?
— Муж прошел всю войну, но я от него ни одного бранного слова не слышала. И сама не ругалась, и сын наш таким же рос. А здесь… Буквально первый женский тур, на который выехала, дал массу впечатлений. Тренер одной из ведущих команд в перерыве как открыл рот…
— Ну, Игорь Евдокимович считал своим долгом девушек немного осадить.
— Я не о Турчине. Он, конечно, был чемпионом по всем показателям, но и в этом деле у него имелись талантливые последователи.
Зинаида Турчина: "Начать все заново? Жила бы точно так же"
Так вот: тот тренер пятнадцать минут говорил словами, из которых цензурными были только два — "мяч" и "мать". У меня горели уши, а девочки, что сильно удивило, слушали наставника с таким видом, будто он им политинформацию рассказывает. Ничего необычного. Но после этого они встали и порвали соперника, хотя после первого тайма проигрывали пять мячей. И тогда я поняла — система работает!
— Быть женским тренером — ноша нелегкая…
— Наш минский "Технолог" тренировал Игорь Тенин. Кстати, неплохая команда. Два раза, в 1969-м и 1973-м, чуть-чуть не дотягивалась до медалей чемпионата СССР. Кто знает, может, потому что Игорь матерился не так много, как его маститые коллеги.
Однажды играем тур в Ленинграде. Последний матч — с хозяйками. Девчонки пришли ко мне: "Не можем связаться с главным тренером, бросает трубку. А скоро уже в зал ехать. Что делать?"
Я, конечно, в номер к Тенину. А там хрестоматийная картина — пустой чемодан на кровати, в который летят вещи. Говорю: "Игорь Ефимович, девчонки спрашивают, будет ли собрание". И в ответ: "Какое им собрание? Я уезжаю в Минск, делайте что хотите. Сил моих с ними уже нет!"
— То есть из номера главным тренером вышли вы?
— Можно и так сказать. Иду и думаю, что ответить девочкам. Они: "Ну что?" — "Тренер на вас обиделся за прошлый матч". И говорю Тоне Шаюк: "Капитан, собирай команду. Давай установку, и поедем на игру. Деваться некуда".
Собрали вещи, спустились в вестибюль. Мимо проходит Тенин — с видом, словно нас не замечает. Берет такси и уезжает. А нашего автобуса, как назло, нет и нет. И куда звонить — непонятно. Пошли на трамвай. Трясемся в нем, а я девочкам дополнительную установку даю: мол, вы молодцы, так довести тренера тоже надо уметь, поэтому покажите, что умеете играть и без него.
Начинается матч — мячи летят только в ленинградские ворота. И вдруг откуда ни возьмись появляется Тенин. И начинает руководить. Но только девочки демонстративно не слушают его указаний. Детский сад, ей-богу. Выиграли. На вокзале подходит Игорь: "Ника Николаевна, спасибо, это ваши очки".
В женском коллективе трудно. Самое главное — не влезать в чужие отношения. Кто кого с кем видел, кто куда пошел и откуда вышел… Девочки приходят: "Ника Николаевна, а вы знаете, что…" Не знаю, говорю, и знать не хочу, а вы, если сплетни разнесете и дальше, в итоге окажетесь крайними. Оно вам надо? Стоят, мнутся, решают — может, я, человек с опытом, и права.
— Доктор часто выполняет в команде функции психолога.
— Без этого вообще никак. Не удивлялась, если конкретный игрок перед важным матчем начинал мандражировать и находить у себя болячки. Важно отнестись к ее жалобам со всей серьезностью и объявить, что сейчас поедем в клинику к специалистам, проведем обследование… И вот тогда девушка резко начинала чувствовать себя лучше и была готова играть с первой до последней минуты.
Другая при малейшем столкновении падала на пол с бесчувственным видом. Убили. Я первое время носилась, как веник, вид все-таки травматический. А потом смотрю — это ее стиль. И не только я велась, но и судьи. Ладно, умирай, если тебе так нравится.
Мужики другие, у них комедии не поощрялись. Толя Федюкин мизинец вывернул — да так, что палец смотрел перпендикулярно ладони. Я мигом вставила на место, перевязала, и он даже матч доиграл. Потом на каждом туре подходил: "Ника Николаевна, спасибо…"
Анатолий Федюкин: "Если бы не моя левая, трудился бы мастером на ЗИЛе"
Анатолий Федюкин: "Максимов убил команду ЦСКА, созданную не им, а сотнями людей"
А в чемпионский состав армейцев влюбилась еще в 1977 году, когда они победили на Молодежных играх в Литве. Решающий матч проводили с хозяевами. Олегу Васильченко мячом в голову зарядили. Он упал как подкошенный. Я испугалась и на площадку сразу же выскочила.
Судьи литовцев тянули, как могли, а у тех, как назло, не шло. На трибунах вакханалия, в нас бросают все, что подворачивается под руку. В меня из рогатки попали, "икру" прострелили каким-то металлическим предметом. Кровь хлестала, а я даже не заметила — вся в игре была.
После матча побежали на поезд — не хотелось там долго задерживаться. Мигом сгребла в сумку все, что на скамейке лежало, ребята ее подхватили. Взяла кубок, а он стеклянный, несу и думаю: только бы из рогатки не стрельнули, тогда мне точно лицо не соберешь. А нас тормозят. Выяснилось, что литовцы заранее своим дипломы выписали, а теперь на наши фамилии исправляют.
Поезд уже трогался, когда мы в него запрыгнули. Села раскладывать содержимое сумки. Ребята разобрали свои вещи, но почему-то куча всяких расчесок и прочей дребедени осталась нетронутой.
И меня тогда такой смех разобрал… Бедные литовцы, вот что они о мстительных белорусах теперь подумают? Мало того, что мы у них кубок забрали, так еще, крохоборы, зачем-то всю их бижутерию в качестве трофеев прихватили.
В женском же чемпионате наибольшее впечатление производил московский "Луч". Это были ярко выраженные представители первой советской волны — крепко сбитые, шумные. Они и играли, и жили со вкусом. Во всяком случае выпить могли запросто.
Часто лечила их на турах. Как-то в гостинице позвали к себе. Я — за чемоданчик, захожу в номер, а там накрытый стол. "Ника Николаевна, вы всегда помогаете, а мы даже ни разу не посидели. Непорядок".
Я, естественно, отказываюсь: "Да вы с ума сошли!" И разворачиваюсь. Но не тут-то было. Ни слова не говоря, они подхватывают меня на руки и несут к столу. Ну, черт с вами. Не драться же, тем более без шансов. Посидели. Делала вид, что выпивала.
Хотя, конечно, с фехтовальщицами сравниться никто не мог. Я ведь тоже с ними на сборах работала — по линии белорусского спорткомитета. У нас тогда очень хорошая фехтовальная школа была, с каждой Олимпиады золотые медали привозили. Вот эти — да, давали огня. Даже "Луч" на их фоне меркнул…
— Гандболисты тех времен тоже с удовольствием вспоминают дни, когда отдыхали от большого спорта.
— Тур в Баку. Вечер перед выходным. Иду в гостиницу, а ребята из "Политехника" мне навстречу. Спрашиваю у Лени Гуско: "Вы куда?" — "Хотим майки купить". Цеховики тогда под "Адидас" чего только не производили. Ладно, думаю, киоски сейчас закрыты, явно за вином идут. Но что мне им, как детям малым, лекции читать?
Разговариваю с ними, поднимаю глаза и вижу, как по парапету седьмого этажа идет наш линейный Саша Чехов. Я от шока просто оседаю ребятам на руки…
Те взяли меня и в гостиницу. Откачали. Потом, понятное дело, поднимаемся к Саше в номер. А тот уже стоит в центре комнаты, руки опустил по швам, как солдатик. Я от шока подскакиваю и давай его по щекам хлестать… А он только бормочет: "Я больше не буду! Только Мироновичу не говорите!" Пьяный. Трезвый точно с того этажа свалился бы, а когда человек выпьет, ему же море по колено!
Ребята из чемпионского состава, конечно, тоже выпивали. Но они знали: я скажу Мироновичу лишь тогда, когда это будет вредить общему делу. А если у человека что-то личное случилось, то никому об этом знать необязательно.
У Толи Галузы было слабое сердце. Думаю, из-за этого он и не сделал такую же карьеру, как Каршакевич и Шевцов. Вратарь ведь был отличный, да и человек хороший.
Помню, Миронович попал в больницу, Васильченко ангину подхватил, а оставшиеся в команде тренеры решили Галузу "грузануть" на тренировке. Дали ему здоровенный кросс. У Мироновича он никогда столько не бегал. Толя мне пожаловался на плохое самочувствие. Я — к тренерам. Фыркают: мол, у нас все равны. Короче, закончилось тем, что Толя ушел с тренировки. И на следующую не пришел. Предложила тренерам заглянуть в номер к Галузе. Им вроде как неудобно, а с меня корона не упадет. А они такие — не надо, мол, обойдемся, есть и другие вратари, с которыми и будем работать.
Днем поехала с Людой Миронович в больницу — навещать Спартака. А он уже в курсе. И по лицу видно, что коллегам по возвращении скажет все, что о них думает. Потому он и большой тренер. Разбирался в том, сколько нагрузки давать, и знал, как не замордовать учеников.
Сашу Мосейкина, помню, даже в детский спорт не допускали. У него изменения грудной клетки и позвоночника еще с рождения. Но он играл. Тощий, худой, зато по-спортивному злой. Основа нашей защиты. Олежка Васильченко тоже меня всегда волновал. Хороший парень, но, чего уж там, любил режим нарушить.
Володя Михута был очень своеобразным. О нем много историй ходит, да и он, кажется, все о себе рассказал вашему "Быстрому центру" — читала его интервью.
Владимир Михута. Часть 1. Стайковский арестант. Кроссовки Ульяны Семеновой. Оброк для Предехи
Владимир Михута. Часть 2. Пивбар в немецком туалете. Уровень бога. Белый халат ловеласа
"Все, да не все", — вступает в разговор Бразинский, многозначительно покашливая. И в самом деле, что за чаепитие без человека, который все те годы находился в эпицентре событий?
— Давайте, Леонид Иваныч, аудитория вся во внимании.
— Дело давних лет, ребята еще совсем молодыми были. Едем поездом на какой-то турнир. Вдруг ко мне прибегают: "Леонид Иваныч, идите разбирайтесь, там Михута с Васильченко дерутся".
Смотрю — точно, сопят, катаются по полу. А ребята вокруг почему-то ржут как сумасшедшие. Ладно, разнимаю бойцов и начинаю выяснять, в чем дело. Олег и говорит: "Леонид Иваныч, ну ведь врун какой! Я просто не выдержал". Выясняется, что Михута начал рассказывать пацанам историю из серии "А у нас в Зельве". Как показало время, это была многосерийка, а тогда Володя демонстрировал трейлер, как сейчас модно говорить.
Зельва — это такой небольшой городской поселок в Гродненской области, откуда наш Вова родом. По его рассказам, в годы войны в тех местах водился страшных размеров ("От ГУМа до Дворца спорта") вепрь. И этот трехкилометровый зверь обладал одной удивительной способностью. Он питался почему-то исключительно партизанами. На немцев никакого внимания не обращал. Возможно, он и был ими специально выращен для таких вот иезуитских целей.
Партизаны, само собой, объявили на зверя настоящую охоту. Одна беда — ни ППШ, ни "шмайссер" его не брали. Да что там — с Большой земли для этих целей специально прислали две "Катюши". Однако и они оказались бессильны — били в упор, но снаряды отскакивали от него, как мяч от стенки. Примерно на этом месте Олег и бросился на рассказчика с криком "Что ты плетешь, гад? Это как можно было "Катюши" через линию фронта переправить — на парашютах, что ли?"
А я люблю поучительные истории. Стало интересно, чем все закончилось. Ведь трудно предположить, что и после войны вепрь продолжает орудовать в тылу, поедая уже колхозников. Володя же приободрился, увидев настоящего слушателя.
Никто, говорит, не знал, как зверя победить. Кроме Михалыча — старого охотника. Он откуда-то выведал, что вепрь ходит "по большому" примерно раз в месяц. И когда партизаны начинают выходить — разумеется, уже в переработанном виде, — то он пасть открывает от удовольствия, и в этот момент нужно палить ему в глотку. Там и есть его самое уязвимое место.
Михалыч так и сделал — тридцать дней не ел, не спал, но зверюгу выследил и метким выстрелом его уложил. За что потом и был представлен к званию Героя Советского Союза.
Мы смеемся, Бразинский улыбается. А Ника Николаевна уходит в комнату и возвращается с толстым томом, где учтены все Герои Советского Союза. "Будем искать Михалыча — мы его по винтовке и красным глазам опознаем", — с серьезным видом сообщает она.
Но мы, конечно, открываем страницу с ее Яковом. Прекрасное открытое лицо человека, которому повезло прожить яркую, но непростую жизнь. Последние четырнадцать лет непобедимый командир звена истребителей ЯК-3 провел прикованным к постели, и главным ведущим в его жизни была она, Ника Николаевна.
Она закроет за нами дверь и даже успеет выйти на балкон, чтобы помахать вслед. Потом сядет за кухонный стол, немного передохнет и возьмется за чашки, которые так и не разрешила нам помыть. "Вы что, меня совсем за старушку принимаете?"
А со стены напротив на нее будут смотреть фото мужа и сына, тоже ушедшего из жизни в самом расцвете лет — и тоже в декабре, как, кстати, и ее папа. Она ненавидит этот месяц — холодный, черно-белый и совсем непохожий на бурлящий за окном июнь.
Лето будет коротким, осень — тягучей, а зиму мы обязательно переживем. Живите долго, Ника Николаевна, живите за ваших всех…
Фото: "Звязда", личный архив Ники Шишкиной.
