Уникальный крайний игрок, одинаково виртуозно бросавший обеими руками, сегодня ведет спокойную жизнь пенсионера и совсем мало интересуется некогда любимой игрой.
Анатолий Федюкин побеждал на Олимпиаде-1976 и на чемпионате мира-1982, брал серебро Олимпиады-1980. Много раз выигрывал чемпионаты СССР в составе московского ЦСКА и успешно тренировал, добившись звания заслуженного тренера СССР. А теперь с даром прирожденного рассказчика вспоминает о временах своей гандбольной славы и не только.
— Уже лет пятнадцать как я вне гандбола. Пенсия, внучка. Огород, мелкие ремонтные работы. Сегодня вот травку покосил.
Иногда наезжают друзья, с которыми еще с детства вместе. Лучший —Володя Булгаков. Он до недавних пор был ректором Воронежского лесотехнического университета.
Мы вместе учились в школе номер 42. Раньше ведь как было — в начальных классах все по дворам. Зимой резали клюшки из вишни, гоняли консервную банку.
— В Воронеже не было в продаже клюшек?
— Были, но это предприятие накладное. Да и ломались те клюшки быстро. Мы же играли без коньков, наступил на крюк — и привет. А если вырезанная, то ей ничего и не будет.
Весна приходила — футбол. Плюс городки и лапта. В шестом классе решил заняться футболом основательно.
Тренировались на стадионе "Энергия". Основное поле было ужасным, а запасное — гаревым. Прямо скажем, не мечта вратарей, в которые меня сразу и определили. Думаю, во многом благодаря тому, что был я безбашенным и не боялся прыгать в ноги нападающим.
Первая же официальная игра закончилась фиаско. Перед матчем мне на этом гаревом поле так настучали, что кожа была содрана везде, где только можно. Прыгать было чертовски больно. В результате я получил в ворота не то двенадцать, не то пятнадцать мячей.
Понял, что вратарь из меня никакой, и решил футбол бросить. А потом начался учебный год, и ко мне домой пришло письмо от тренера. Там сообщалось, что я, мол, зачислен третьим вратарем в воронежский "Труд" — тогдашнюю команду мастеров.
— Фантастическая карьера.
— Ну это так, уловка. Чтобы я вернулся. Но я решил твердо: ни в коем случае! И как раз тогда в класс пришел другой тренер и предложил заняться гандболом. Ну, мы с друзьями и пошли.
Зал у нас был тесненький. 16 на 9. Знаете, шведская стенка, вверху немного оттопыренная? Это были наши первые ворота. Четверо из нас, в том числе и я с Володей Булгаковым, попали в сборную области. Ею руководил заведующий физкультурной кафедрой лесотехнического института Вадим Вадимович Янушевский, и тренировались мы соответственно в этом вузе. Там зал был уже больше — 24 на 18. Имелись даже ворота. Правда, в единственном числе. Их ставили поперек площадки.
Янушевский в гандбол никогда не играл, но был настоящим фанатом этого вида спорта. И потому старался, чтобы в зале было все необходимое снаряжение. Натягивали канат, вешали манекены для имитации защитников, и мы пытались обвести их бросками сверху или снизу.
Мышление у наставника зашоренным не было, и однажды он предложил нам учиться бросать двумя руками. Так я и подтянул свою левую, которой со временем научился орудовать не хуже, чем правой.
Много внимания на тренировках уделялось координации. Я атаковал с гимнастического трамплина. Хорошая штука. В полете успевал сделать ложный замах, а потом бросал левой. Она стала настолько "рабочей", что и в сборной я играл потом на правом краю, а правой только семиметровые исполнял.
— Замечательный у вас был тренер.
— Педагог с большой буквы! Тренировка начиналась так: мы переодевались, рассаживались на кафедре, и он нам рассказывал про жизнь. Простые, по сути, истории, которые формировали правильное отношение к жизни и спорту. Мы слушали, разинув рты, — умнейший человек, профессор, светило. И только потом выходили работать в зал — с твердой установкой воплотить наставления в жизнь.
Четверо из той команды потом попали в сборную школьников России. И мы стали постоянно ездить на сборы в Краснодар — там была база. Самое яркое воспоминание — игра на стадионе "Кубань". Жара страшная. Раскаленный пол, через пять минут горели пятки. Как они там вообще тренировались? Нам потом посоветовали бумагу к стелькам подложить.
Но те тренировки в экстремальных условиях успеха нам не принесли — поехали на финал Спартакиады школьников в Ереван и стали то ли седьмыми, то ли восьмыми. Вернулся домой и поступил в лесотехнический. А через год меня пригласили играть за краснодарский "Университет".
Приближалась Спартакиада народов СССР 1971 года в Москве. И тренер сборной России Сорокин сказал так: если привозишь документы на перевод из твоего вуза к нам в Краснодар, то, считай, ты в команде. Если нет, извини…
Дали мне денег на дорогу, отпустили со сбора. Приехал в Воронеж, сунулся в институт, а документы мне никто не отдает. Янушевский всю эту ситуацию просчитал заранее и соответствующим образом распорядился.
Короче, Спартакиаду я смотрел с трибуны. А в конце турнира ко мне подошел тренер "Кунцево" Борис Залманович Акбашев. Оказывается, он видел меня на южных сборах. И они с Янушевским обо всем уже договорились. Мне устроили перевод в Москву — в высшее техническое учебное заведение при заводе имени Лихачева.
Система была интересной: неделю студенты трудились в цехах, а следующую проводили в аудиториях. Такая форма обучения позволяла ребятам из необеспеченных семей и зарабатывать, и получать образование. Оно, кстати, было очень хорошим.
Мне, помимо учебы, приходилось часто ездить на сборы, и потому много занимался самостоятельно. Когда приходил в комнату после двухразовых тренировок, то хотелось только спать. Но надо было готовиться к экзамену по сопромату, который у меня принимали на общих основаниях. Сопромат профессору Жуковскому в итоге сдал.
В следующем семестре шли "Детали машин" — это надо было чертить каждый узел и часами стоять у доски. Понял, что дальше в таком графике жить не смогу. Принял решение перевестись в спортивный вуз — сдал дополнительные экзамены и оказался на втором курсе ГЦОЛИФКа.
— А могли бы остаться работать на заводе Лихачева.
— Анатолий Евтушенко уже тогда обратил на меня внимание и стал вызывать на тренировки сборной. Гандбол победил.
— Кстати, кто тогда больше зарабатывал — рабочие или спортсмены?
— Студентом я не зарабатывал практически ничего. Была спортивная стипендия 60 рублей — по тем временам нормально. Плюс талоны на питание. На заводе же мастера получали по 200-250 рублей.
Но я уже поставил цель добиться хороших результатов в спорте и потому о материальном благополучии не думал. Сначала жил в кунцевском рабочем общежитии. Очень тяжело, комната на несколько человек.
Это только в кино трудовой люд приходил со второй смены и с песней отправлялся в библиотеки и на стадионы. На самом деле начинали праздновать окончание рабочего дня — шум, разговоры, сигареты и выпивка. Клал подушку на голову, сверху одеяло и пытался заснуть. Но только без толку.
Поэтому был счастлив, когда мне пробили отдельную комнату в коридорной системе недалеко от зала. Но потом произошло неприятное событие.
Мы играли с "Метростроем". Я на краю обыграл защитника, выпрыгнул, а тот схватил меня за руку. И я со всей высоты упал на другую, сломал полулунную кость.
Руку заковали в гипс, но она не сросталась. Потом в ЦИТО профессор Ашкенази сделал операцию, достали полкосточки и зашили. Кисть сразу потеряла в силе. В месте разреза появились спайки, сустав и фаланга пальца и сейчас не сгибаются.
Но у меня же и левая работала! Теперь понимаю: если бы не она, трудился бы я мастером на ЗИЛе. А так продолжил тренироваться и даже съездил на предолимпийские сборы. Но в Мюнхен в 1972-м не попал. На моем месте играли Анатолий Шевченко и Иван Усатый, они считались более опытными мастерами.
— Из "Кунцево" вы ушли в 1978 году...
— Поначалу все шло неплохо, но потом в моей игре наступил кризис. Я много работал с полусредними, прижимал выходящих защитников. Но все же главная задача углового — это убежать в отрыв и забросить. Для этого нужны хорошие передачи, но таковых я получал за игру хорошо если одну. Меня это никак не устраивало — работал много, а результата не было.
Тогда "Кунцево" боролось за место в тройке вместе с другими московскими клубами — ЦСКА и МАИ. А мой приятель Виктор Назлымов, один из лучших в мире саблистов, служил в армейском клубе. Он и посоветовал: переходи в ЦСКА, там будешь равным среди равных.
Я задумался, а потом позвонил Юрию Соломко, который тогда возглавлял армейский клуб. И меня призвали на службу. Получается, я стал одним из немногих спортсменов, кто пошел в армию по собственному желанию.
В ЦСКА на раздаче мяча были Саша Лоссовик, Толя Драчев. И потому вскоре я стал забрасывать больше всех в команде, неоднократно становился лучшим бомбардиром туров. Крылья выросли!
На чемпионат мира 1978 года со сборной, правда, я не попал — порвал мениск. Потом была Олимпиада-80, где мы в финале уступили восточным немцам. Это стало настоящим ударом — мы же всегда обыгрывали их в пять-десять мячей.
Тогда сложилось вместе множество негативных факторов. В том числе и драматичный матч против югославов, где мы на флажке вырвали победу с нужным счетом.
После поражения от румын для выхода в финал нам надо было обыграть "югов" с разницей не меньше пяти мячей. Секунд за тридцать до конца ведем четыре. Миша Ищенко отбивает бросок, дает мне пас в отрыв. Получается в недолет, вратарь Арсланагич отбивает мяч, я остаюсь лежать в зоне. Югославы посылают в отрыв кого-то своего, Юра Кидяев делает перехват и ищет глазами меня. Отдает, я выбегаю из зоны, захожу на бросок, и меня сбивают — семь метров.
Потом Саша Анпилогов рассказывал: "Я закрыл глаза и шлепнул". У него "плетка" была будь здоров, рост 205. И все — мы попали в финал.
И вот потом, считаю, была совершена главная ошибка. Нас после матча надо было отвезти в олимпийскую деревню — выплеснуть нервное напряжение. Кто-то пошел бы на танцы, кто-то просто походил бы, народу-то море вокруг. А нас отправили обратно на базу в Новогорск и там заперли. Тренеры куда-то уехали, повара тоже. А мы остались, слонялись, как зомби. В три часа никто еще не спал. Кто не курил — закурили.
Утром пошли на тренировку, а руки-ноги ватные. Эмоций никаких. Их-то нам и в финале не хватило. Во втором тайме вели два мяча, меня сбили в атаке — пенальти. А у немцев в воротах был стоял Виланд Шмидт — классный мастер, без вопросов.
До этого семиметровые бросал Володя Белов. Но в тот момент он был удален. Вышел Леша Жук и попал куда-то в крестовину. Мяч отскочил к немцам, те сбегали в контратаку, забросили — и начались "качели".
В основное время ничья, первая добавленная пятиминутка — ничья. А в концовке второй мы отстали на два гола, но сократили разрыв до одного и получили мяч за четыре секунды до сирены.
В паузе договорились, что Жук даст пас на "парашют" в зону Шмидта. Туда должен был впрыгнуть Саша Каршакевич. Разыграли хорошо, но пас был низковат. Каршак изловчился, поймал мяч кончиками пальцев и бросил на излете.
Я потом этот эпизод столько раз по видео смотрел — мяч попал Шмидту в мизинец и полетел в штангу.
— Кто остался виноватым?
— Евтушенко обругал нас по полной — это было в его стиле. Но, на мой взгляд, вина за то, что мы не восстановились перед финалом, во многом лежит на тренерах. Они были настолько уверены, что сборную ГДР мы просто раздавим, что бросили нас в одиночестве.
— Так же Евтушенко наверняка боялся, что после дискотеки в олимпийской деревне он вас на финал не соберет.
— Мы были на том уровне мастерства, что собирать нас было уже не надо. И даже установку на игру можно было не давать. Мы тех "гэдээровцев" знали наизусть. Я потом ситуацию анализировал. Плохо то, что все полезли зарабатывать ордена и медали.
Немцы играли защиту 3-3, и мы их всегда крошили линейными и краями. Но в тот раз полусредние словно шоры на глаза накинули — переднюю линию не видели.
В таких матчах роль тренера очень важна. Евтушенко должен был в перерыве подсказать: крайние врываются, а линейный уводит за собой игрока. У Сереги Кушнирюка рост за два метра и масса будь здоров, а у немцев — по 190 сантиметров. Ему только набрось, он продавил бы любого, и никакой Шмидт не помог бы. Но…
— Тот же Кушнирюк сказал в недавнем интервью, что судьба забрала у сборной СССР должок за олимпийский Монреаль. Там фортуна оказалась на вашей стороне.
— Кстати, тогда тренеры проявили себя как раз и неплохо. На месте левого полусреднего всегда выходил Владимир Максимов, а в финале выставили Валеру Гассия. У него бросок неординарный, с переводом. И он принялся разводить румын, как хотел.
Отлично играл в воротах Ищенко. Оставалось минут пятнадцать, когда румынский линейный Лику — крепкий такой парень — с семиметрового бросил Мише в лицо. Тот упал в нокдауне. Нашатыря дали — оклемался и игру достоял.
— Говорят, румын специально в голову бросил...
— Зачем ему было это делать, если нужны были голы? Метнул сразу и на силу. Думаю, хотел "по ушам", а попал в лицо.
На том матче присутствовали Николай Добронравов и Александра Пахмутова. Поэт потом сделал нам посвящение.
Девчонки наши — героини
Принципиальнейшей борьбы.
И, несомненно, вслед за ними
хотелось каждому мужчине
Стать кузнецом своей судьбы.
Ура-ура-ура-ура!
И не зря вчера качали вратаря
Чествовали нас в красном уголке. Выдавали значки заслуженных мастеров спорта. Присутствовало все спортивное руководство страны.
— Главное, что премиальные выдали.
— И очень большие — по 500 долларов. Часть из них через забор передал Борису Акбашеву — за любовь и ласку. Так делали все, кто более или менее чтил своих учителей.
— Группа поддержки из советских артистов реально помогала вам лучше настраиваться на матчи?
— Они регулярно проводили творческие вечера. Но в основном на них приходили спортсмены, для которых соревнования уже закончились. А вообще в Монреале было много площадок, где играли великие музыканты. Там я впервые услышал трио Оскара Питерсона.
Потом смотрю: приезжает огромный рефрижератор с аппаратурой — это прибыла очень популярная в то время американская группа "Blood, Sweat & Tears" — "пот, кровь и слезы".
Кстати, перед нашим отъездом в Монреаль в Новогорск приезжал Михаил Жванецкий — со знаменитым потертым портфелем. Читал свои произведения, потом импровизировал. Мы смеялись до коликов в животе. А потом руководители повели гостя в баню.
— Пребывание за рубежом разлагающе действовало на советские умы?
— Чаше всего меня селили в номер с Юрой Кидяевым. И как-то к нам пришла русскоговорящая пара — с явным намерением завербовать. Предложили подумать о возможности поиграть в Германии. Мы, если честно, посмеялись и выдали им матрешку в качестве сувенира.
Помню, в той же Западной Германии мы выиграли турнир, и по его окончании Евтушенко — беспрецедентное для него решение — вдруг разрешил купить для нас ящик пива. И настоятельно добавил, чтобы мы сходили с ним в гости к нашим восточногерманским друзьям — в такой-то номер. Мы и пошли.
Уже потом я узнал, что причиной всему была информация, будто один из игроков сборной ГДР решил остаться на Западе. Так вот, вся наша массовка должна была затруднить доступ к его телу предназначенного для содействия человека.
Парня, правда, оказалось невозможно сбить с намеченного плана — он сбежал в другой раз. Как мы к этому относились? Да как сказать… Это сейчас всем известно, сколько людей убили при попытках перелезть через Берлинскую стену. А тогда эта информация была закрытой.
— А вы-то о свободном мире не думали?
— Тяги к западной жизни у меня точно не было. В любом городе центр — да, красивый, европейский, а на окраинах такие же бараки, как у нас.
Другое дело, хотелось бы поиграть в сильном зарубежном клубе. У меня был приятель Кика — мы с ним познакомились на студенческих играх в Румынии и с той поры подружились. И после Олимпиады-80 в спорткомитет пришло приглашение из "Барселоны", где Кика был капитаном.
Меня вызвали в политотдел. Поставили смирно и провели серьезную беседу. Смысл можно передать коротко: сиди и не рыпайся, а то все плохо будет.
— Сборная ведь регулярно ездила на турниры в Европу.
— Это так. Евтушенко неплохо говорил по-немецки, и это позволяло ему общаться с организаторами соревнований без посредников. В Германии бывали часто. Помню, в 1979-м проводили там три матча: в Дортмунде, Франкфурте и, кажется, Бремене.
Жили под Франкфуртом и на игры летали самолетами. Первый матч выиграли, второй проиграли, третий снова остался за нами. Получили премиальные — по две тысячи марок. Считай, по машине домой везли.
На обратном пути в аэропорту нас подвела жажда: решили забежать в бар и выпить по кружке пива. Я, Кидяев, Кушнирюк и Витя Махорин. А там немцы нас узнали, и давай угощать. Мы тоже люди компанейские — им обратную.
И тут в бар заглянул Евтушенко. Ничего не сказал и удалился. Мы без суеты допили пиво, сели в автобус. И вот там тренер выдает: "Надо же, три армейца заманили одного игрока МАИ и склонили его нарушить режим. Поэтому я всех их штрафую в пользу московской Олимпиады".
— Это что значило?
— А нам спонсоры электробритвы подарили. Их-то Анатолий Николаевич и собрался реквизировать. Правда, пока долетели до Москвы, успел передумать.
— Семен Полонский рассказывал, как накануне Олимпиады тому же Евтушенко собирали "на судей". Электробритвы, правда, там не фигурировали, но каждая команда высшей лиги должна была сдать по тысяче рублей. Что думаете об этом?
— Полагаю, это правда. Я не был близок тогда к тренерам, но наверняка команды делали такие взносы.
— Львовский СКА, говорят, отдал свою долю ондатровыми шапками...
— Ха-ха, очень даже может быть...
Вторая часть. Анатолий Федюкин: "Максимов убил команду ЦСКА, созданную не им, а сотнями людей"
