Продолжение воспоминаний замечательной российской разыгрывающей — серебряного призера чемпионата мира-1978 в составе сборной СССР и супруги знаменитого тренера Леомарка Невядомского.
Ольга Ятрушева: "Поблажек от мужа мне не было. Тренер Невядомский ругал меня больше всех"
— В советское время, наверное, невозможно было найти тренера женской команды, который взирал бы на игру своих подопечных безмолвно. Невядомский точно не из таких. На супругу он покрикивал тоже?
— Конечно. В такие минуты он пребывал в состоянии аффекта. Случалось, врачи предлагали ему успокоительные таблетки. Но он отказывался: "Ничего не изменится, только голова соображать перестанет".
Как-то в игре он выпалил в мой адрес нехорошее слово. Приехали домой, я плачу. У Марика круглые глаза: "Что случилось?" Я в них смотрю и понимаю, что он ничего не помнит. Вообще. Потому что игра для него — это как война.
Вне площадки он был другим. Правда, случались проявления ревности. Как-то на ужине в ресторане "Лужников" в нашей компании оказался знакомый спортивный врач — прямо напротив меня, рядом с мужем. А я ведь после школы хотела поступать в медицинский, так что общие темы для разговора нашлись.
Но, как потом выяснилось, смотрела я на собеседника слишком пристально. Из-за этого Леомарк дулся на меня три дня. Сильно смеялась, когда узнала причину его хмурого настроения. Вот правильно говорят, что мужчины в любом возрасте остаются детьми.
Вредных привычек у него не было. Если не считать таковой любовь к пиву. Из Москвы он привозил чешское — по двенадцать бутылок в упаковке. И позволял себе выпить одну вечерком.
Однажды мы в еврокубках проиграли по сумме двух встреч мяч немкам из Франкфурта-на-Одере. И получилось, что в решающем эпизоде ошиблась как раз я. Пришли домой. Муж достал пиво и вдруг как грохнет бутылкой по столу: "Ну как же ты могла?!" Я молча собралась и ушла. К Оле Вишняковой.
У той ситуация тогда была вообще жестокая. Вишню поломали еще в первой игре на выезде. Вернувшись, она поехала к какой-то знахарке, и та поставила ее на ноги. На повторный матч Оля вышла, но немки ее доломали, с площадки выносили на руках. Да еще и зрители прокричали что-то обидное.
Сидим с ней в парке на лавочке, плачем. Думаю: "Надоело, пора разводиться". Получаешь на площадке, а потом еще и дома вдобавок. А потом глянула на хлюпавшую рядом подругу и просто осознала: так устроена жизнь. Вздохнула — и пошла домой. А там Марик себе места не находил… Простила, конечно. Мы ведь друг друга очень любили.
Про эмоции Невядомского есть еще одна история, легендарная. Из тех времен, когда он тренировал свердловский "Калининец". На последних секундах важного матча девочка из его команды бросила в штангу, а из отскока получился голевой отрыв соперниц.
Марик в гневе сдернул с руки часы "Сейко" и метнул куда-то за площадку. Все в шоке — вещь дорогая, кто-то из болельщиков сбегал и подобрал, принес к скамейке. Тогда тренер с размаху залепил часами в пол — они вдребезги. Болельщики в те времена ходили смотреть не только на игру, но и на подобные тренерские концерты на бровке.
Вот вы слышали про белое мгновение?
— Нет. Только про весенние, которых семнадцать.
— Леомарк говорил: "Девочки, когда выходите на площадку, у вас должно наступать белое мгновение. Вы не должны думать о друзьях, мужьях, детях и родных. Только об игре".
Это как, например, у метателя, который кричит, пока летит пущенное им копье. В гандболе все похоже. Скажем, бросаешь с сопротивлением, тебя срубают, но в последний миг видишь, что мяч все-таки в воротах. Вот этот миг победного сверхусилия и есть белое мгновение.
— И в каких городах болельщики ценили такие мгновения больше всего?
— Игру хорошо понимали в Литве. Туда вообще все любили ездить на туры. Каунас был такой полу-Европой. Чистая гостиница. В буфете, скатерки, какие-то вазончики на столах. А еще сметана, творожок, взбитые сливки. На улицах тоже все аккуратно: магазинчики, частные домики, запах печного угольного дыма зимой…
С Киевом другие ассоциации — "Снова цветут каштаны…" С этой песни по радио начиналось каждое утро. Провела там половину спортивной жизни. Для меня это город, где все время надо было конкурировать, отстаивать место в сборной. Киев красив, но я там света белого не видела.
Очень люблю Минск. В первую очередь — это отличные люди, доброжелательные и бесхитростные. Город чистый, да и в магазинах всегда кое-что было. Заходили вечером после тренировки в попутный гастроном, а там и сыр, и творог, и даже колбаса. Во многих российских городах такое могло только сниться.
Невинномыск — как раз из таких. Плюс ко всему там жуткая экология — из-за комбината, в честь которого клуб назвали "Азотом". Хотя команда была хорошая: Таня Березняк, видные сборницы Наташа Цыганкова, Юля Сафина…
Туры в Баку планировали всегда на апрель. И там уже были помидоры! Привозила их домой, раскладывала на подоконнике, и это казалось чем-то фантастическим. Продавцы на базаре там суровые. "Почем у вас эта травка?" — "Это нэ травка это зэлэн! Травку на газонэ сабырай!"
А как тамошние представители сильного пола ломились на наши игры! Раньше ведь все команды играли не в шортах, а в плавках. Заходили в зал — а трибуны все в кепках-"аэродромах". И ни одной женщины. Счет этих болельщиков интересовал мало. Они симпатизировали, как правило, обеим командам, причем очень экспрессивно.
— В крови у вашей семьи артистизм. Как не вспомнить, что младший брат Леомарка Витальевича Леонид был народным артистом Российской Федерации, много снимался в популярных советских и российских фильмах. Кстати, фамилия у него была почему-то слегка измененной — Неведомский.
— Леня исправил "я" на "е", чтобы добавить ей, скажем так, артистической благозвучности. Кстати, братья характерами были совсем несхожи.
Многие подмечали этот парадокс: куда более экспрессивный Леомарк стал тренером, а спокойный и выдержанный Леонид — актером. Но, если задуматься, то здесь ничего странного. Настоящий тренер должен быть хорошим психологом. А в этой сфере диапазон эмоционального воздействия очень широк.
К примеру, Марик всегда говорил: "Нельзя кричать на бледного игрока". Если у гандболистки белеет лицо, на нее бесполезно повышать голос. Ее можно только успокоить, усадив на скамейку. А тем, кто фонтанирует адреналином, наоборот, пойдет впрок даже резкое замечание.
— Читал интервью Натальи Морсковой, где она называла дорогим подарком книгу с дарственной подписью Леонида Неведомского.
— Марик любил приводить Леню в команду. Тот работал в БДТ у режиссера Георгия Товстоногова. Когда мы приезжали в Ленинград, то встречались непременно. Леня был очень обаятельным, это их семейная черта. Низкий баритон, изысканные манеры, внешность — как сейчас говорят, мужчина очень харизматичный.
Умел рассказывать, так что девчонки слушали, раскрыв рты. Это был человек из телевизора, из другого мира. Он и сам был актер замечательный, и снимался с такими же звездами.
Мы с Мариком во время ленинградских туров останавливались у Лени дома. И потом, когда Леомарк приехал работать в северную столицу с "Позитроном", три года мы жили у его брата. Нам предложили гостиницу, но та оказалась плохой: без душа, и туалет в коридоре. Поэтому Леня забрал нас к себе.
А это была, между прочим, обычная двухкомнатная квартира. В одной комнате — он, жена, дочка Полина, а в другой — мы с Мариком и наш маленький Леня. Балкона не было, детское белье я — обалдеть! — развешивала сушиться на кухне.
Уже после смерти Марика, когда Леонид приезжал к нам в Ростов, сказала, что мне стыдно и что только позже я поняла, как сложно было ему тогда. Лене ведь надо было дома разучивать роли, и он делал этот так незаметно, что мы не чувствовали себя лишними.
Редко бывает, чтобы братья так безумно любили друг друга. Успехи другого каждый принимал как свои, очень им радовался.
— Знакомство с творческими людьми помогает в спорте?
— А как это должно помогать?
— Ну, скажем, спортсмены, развиваясь интеллектуально, становятся более одухотворенными…
— Все зависит от человека. Если ему интересно, то он будет интересоваться темами, развивающими духовно. Но иную команду хоть каждую неделю в театр води, толку не будет, одни мучения.
Вспомню реальный случай из жизни "Ростсельмаша". Разметили нас как-то в очень вместительном гостиничном номере, человек на восемь-десять. Вроде казармы. Болтали там обо всем и завели разговор о моряках, которые ходят в плавание за границу. Упомянули о бонах и сертификатах на покупку импортных вещей. Тема в советское время чрезвычайно актуальная.
И вдруг с одной из кроватей прилетел вопрос: "Бабы, а зачем им столько колбасы?" Повисла пауза, после которой у спросившей уточнили: "Ты про что вообще?" — "Ну, вы же сказали, что морякам колбасой платят". Только тогда мы и расхохотались — одноклубница не уловила разницы между сертификатом и сервелатом.
Но это еще не конец истории. Наутро в самолете идет разгадывание кроссворда. "Космонавт. Пять букв". — "Титов!" — "Не подходит". Все задумываются. И здесь та, кто накануне спрашивала про колбасу, выдает: "Беков!" Все в замешательстве — никто про такого космонавта не слышал. А дивчина ликующе привстает: "Ну вы даете… Женя Беков, он же целых полгода летал!" И это снова повод для хохота — мы понимаем, что речь о Владимире Джанибекове. А вы говорите — культпоходы в театр…
— Наталья Морскова по итогам опроса по определению лучшей гандболистки двадцатого века заняла шестое место. Она самая талантливая из тех, с кем вам довелось сыграть?
— Если выбирать из полусредних, то конечно. Она высокая. Перла на ворота со страшной силой. Мощнейший бросок, Идеальные данные для этого амплуа.
— Первое место в том опросе досталось Зинаиде Турчиной.
— Зина — игрок другого плана. Она никогда не лезла в толпу, хитрая — в лучшем смысле этого слова. Турчин гениально играл в преферанс, просчитывал, сидя за столом, все комбинации. Зина то же самое делала на площадке. Она кроила игру, меняла ее ритм неожиданным и тонким пасом. Был у нее и хороший бросок. Но опять же, не на силу, а сродни репертуару ее пасов — прицельный и точный.
Но, чтобы быть лучшей, Турчиной тоже необходимо было окружение. И если взять Ларису Карлову, то это фигура с ней как минимум сопоставимая. А пожалуй, даже превосходившая — за счет большей универсальности. Лариса умела все, примерно как сейчас Вяхирева.
А Таня Кочергина! У нее не было особых финтов. Брала мяч, в одной атаке размахивалась и отдавала, во второй снова, а на третий раз бросала. И, как вратарь ни сторожила тот мяч, он все равно влетал в сетку. Таня пушечными выстрелами, что опорными, что в прыжке, доводила голкиперов до истерик.
И вот этой атакующей тройкой и киевский "Спартак", и сборная СССР разрывали в клочья любую команду мира.
— У Невядомского ведь тоже хватало талантливых учениц…
— Знаете, как он открыл для гандбола Лиду Шевченко? Пригласил ее в "Калининец" из Омска.. Там Лида занималась толканием ядра. И он, видимо, что-то в ней разглядел. И вскоре для всех без исключения команд Шевченко стала настоящим наваждением.
У нее не было мощного прыжка, она не могла зависнуть над блоком, как та же Карлова. Но, как только назначался девятиметровый, соперницы трепетали. Перед защитницами выстраивалась стенка из двух-трех игроков, раздавался свисток, Лида делала два шага и, опираясь на плечо одноклубницы, бросала. 90 процентов результативности!
Леомарк рассказывал, как один из тренеров соперниц бегал за судьями и кричал: "Да разве ж так можно?! Что они творят?!" А те только разводили руками — все по правилам, а не нравится, найдите и себе такую же толкательницу ядра…
Отдадим должное Турчину — он вторую Шевченко искать не стал. Ограничился первой — пригласил в "Спартак", где она вскоре стала чемпионкой СССР и выиграла Кубок чемпионов.
Так вот, свой первый чемпионский жетон Лида подарила Леомарку, вместе с фотографией, подписанной так: "Моему учителю в жизни".
Будущая олимпийская чемпионка Монреаля Людмила Шубина приехал в Свердловск из Казани. Кажется, она тоже была легкоатлеткой — бегала спринт. Скорость у нее была выдающейся.
Я тоже бегала прилично, но за Шубиной угнаться было трудно. Помню, в одном из матчей она убегала в отрыв. Я поняла, что не догоняю, уцепилась за майку и так, на прицепе, невольно набрала ее скорость, Было ощущение, что еду на мотоцикле. Ноги развили какую-то неведомую прежде скорость. Просто жуть.
Люда тогда играла уже за "Бакинку". Она не смогла жить в Свердловске — в 70-е годы это был точно не самый комфортный из советских городов. Сергей Аванесов пригласил ее в Баку. Шубина пришла к Леомарку, извинилась, сказала, что ей нравятся и он сам, и "Калининец", но оставаться в этом климате она не может. И уехала.
Кстати, вместе с Шубиной из Казани в Свердловск приехала и Наташа Осетинская — игрок невероятного дарования. Могу сравнить ее только с Марой Торти — одной из лучших гандболисток мира второй половины 60-х и начала 70-х. Мара была легендой в Югославии. Что она творила! Маленькая, но очень прыгучая. Пасы в отрыв перехватывала, прыгая "ласточкой". Когда убегала — догнать не мог никто. Финты, броски — все при ней.
Так вот, Нату Осетинскую ставлю с Марой на одну ступень. Она тоже могла все: прыгучая, пластичная, невероятно одаренная физически, много забрасывала. На площадке одна стоила троих. Да и втроем ее не всегда могли удержать. Таких игроков у нас сейчас точно нет. Но вот забыта, никто не помнит. Рано закончила, рано умерла. Трагическая судьба…
Марик любил команду и девчонок. На одной из тренировок в среднегорье вдруг упала без чувств Таня Аббакумова — первая жена Саши Анпилогова. Марик сразу бросился к ней. Девчонки успокаивать: "Леомарк Витальевич, да там ничего серьезного". А он в ответ: "Даже если есть один шанс из миллиона, что с ней что-то случилось, я должен в это поверить. Мы не на войне, это спорт".
Гале Колотиловой пообещали в Ростове трехкомнатную квартиру. Но дело затянулось. Невядомский отправился к председателю облисполкома. В приемной, несмотря на воскресенье, сидел Давид Ригерт.
Секретарь: "Леомарк Витальевич, проходите!" Прославленный штангист проводил его ревностным взглядом. Хозяин кабинета: "Ну. как там Ригерт? Сидит?" — "Да". — "Уже за третьей "Волгой" пришел. А ты что попросишь?" — "Автобус "Икарус" для команды и трехкомнатную в центре вратарю Колотиловой". — "Вот за то, Леомарк, я тебя и люблю, что не себе ты эту квартиру просишь".
Дали Гале квартиру в центре, в хорошем доме. Правда, получить ее рассчитывал председатель ДФСО профсоюзов — довольно влиятельный в городе человек. После той истории он закусил удила, вот Марику и пришлось из Ростова вернуться в Свердловск…
Из того же разряда — еще история. На чемпионате мира 1975 года, проходившем в СССР, в том числе и в Ростове, мы познакомились с тренером сборной Югославии и клуба "Раднички" Винко Кандей. Позже, в 80-х, он тренировал уже знаменитый венский "Хипобанк", и мы пересеклись в Запорожье — Леомарк привез туда на турнир минский БПИ.
Сидели с ним на трибуне, и Винко сказал, что собирается уходить из "Хипо" и готов предложить Гуннару Прокопу на свое место Невядомского. Марик сразу отказался: "Да ты что! Знаешь, какая у меня сейчас в Минске молодая и перспективная команда?"
Или история с Монреалем. Всех тренеров по бесплатным путевкам командировали смотреть Олимпиаду. А Марик не соблазнился: "Я во время предсезонки оставить команду на такой большой срок не могу". Команда и ученицы перевешивали для него все потенциальные блага.
— Почему вы все-таки уехали из Минска?
— Нас пригласил туда председатель белорусского спорткомитета Валентин Сазанович. Но сказал при этом, что для прописки надо обменять на минскую квартиру нашу двухкомнатную в Ростове.
Вообще-то на такое никто из тренеров обычно не соглашался. Тем более что нас звали и в Свердловск, где тогдашний партийный босс Борис Ельцин сразу выделял четырехкомнатную квартиру в обкомовском доме. Но я жить в Свердловске не хотела, для меня это тоже очень тяжелый и холодный город. Поэтому и поехали в белорусскую столицу.
И уже там выяснилось, что обмен квартир "Ростов на Минск" — процесс непростой. Был только один вариант: двухкомнатную на "однушку", но и тот сорвался. А потом еще и Чернобыль… А у нас маленький Ленька. Приехали с тура в Паневежисе, мою окна. А на языке металлический привкус, словно лизнула батарейку. Подумала, что это знак. И мы отправились в Ленинград. А уже оттуда в 1990-м я уехала в Братиславу.
— В ту команду, где, как мы уже знаем, русских игроков не жаловали…
— Только сошли с Олей Вишняковой с трапа, тренер говорит: "Завтра игра!" — "Но как же так?" — "Будэмо граты на слепу бабу!" То есть вслепую.
Кстати, в Союзе мы не практиковали тогда игру с мастикой для ладоней, а там она в была в ходу. Попробовала и поняла: что к этой липучке надо приспосабливаться. Мяч летел совсем не так, как мы привыкли. Короче "слепая баба" и "липа" — мои первые легионерские впечатления.
В Братиславе были три команды. В двух других к русским относились вполне лояльно, а у нас в "Интере" — с особым пристрастием. Помню, еврокубковый матч судили шведы. Я была с ними знакома и перед игрой остановилась поболтать. Словачки удивились: "Знаешь английский?" — "Немного". — "А вот нас всю жизнь заставляли ваш русский учить!" Стало не по себе — будто это я виновата, что они не нашли времени на английский.
Хотя в любой стране люди разные. Когда Марик приехал работать в Банску-Быстрицу, пользовался там у девчат уважением, его любили. Он тогда заранее проконсультировался у меня по поводу терминов, старательно все записал и на первой же тренировке решил удивить команду знанием языка. Игроки сочувственно на него посмотрели и сказали: "Тренер, говорите по-русски, мы разумеем".
— А вы ведь еще и в Испании поиграли, за "Хувентуд".
— Меня туда сосватал арбитр Дато Данелия. Поехали в Валенсию на турнир, там уже Морскова играла. Вроде и я понравилась потенциальным работодателям.
Тренер меня перед собой посадила и сказала: "Оля, мы тебя купили как разыгрывающую, но, пока не заговоришь по-испански, будешь правой полусредней". А это для правши самое жуткое место.
Учебников у меня не было, учила язык по англо-испанскому словарю. И выручала разговорная практика — испанки классными оказались. Уже через месяц знала основные термины, и меня поставили в центр.
Я играла там с декабря до июня — совсем немного. А уезжала — девочки устроили банкет, с огромным тортом, на котором была надпись "Друзья навсегда". Очень хорошая была команда, дружная.
— Самая дружная в вашей карьере?
— Пожалуй. Вот разбуди меня среди ночи и спроси: "Чего, Оля, хочешь?" Отвечу: "Хочу в Испанию!" Поехать бы туда прямо сейчас и со всеми увидеться. Но, так полагаю, уже не придется…
— Как не стало Леомарка Витальевича?
— Это случилось в апреле 1999-го. Разрыв аорты. Помню, он пришел домой, связался с Леней по телефону. А потом вдруг: "Подожди, я перезвоню". Пошел в комнату и в дверном проеме присел, схватился за шею. "Олечка, что-то плохо…"
Вызвала "скорую". Врачи его накололи. Он лежит. Позвали меня: "До больницы не довезем". Я как стала кричать… В общем, забрали, довезли и уложили. Еще дома сделали кардиограмму и сказали: обширный инфаркт. А уже в больнице поняли, что не инфаркт. А что именно — разобрались не сразу.
А это была аневризма аорты, как у волейбольного тренера Вячеслава Платонова. Тому удачно сделали операцию, и после нее он прожил много лет.
Марик лежал, подключенный к аппарату, который регулировал работу сердца и дыхание. Я всю ночь держала его за руку и просила, чтобы он дышал. А он шептал: "Так хочется спать…"
Наутро нас перевели в двухместную палату, и я осталась рядом. Он пролежал там четверо суток. И днем, и ночью мы разговаривали с ним о жизни. Даже потихоньку пели — он любил военное: "Бьется в тесной печурке огонь…"
А на пятое утро ему стало плохо. Побежала за врачами, его забрали в реанимацию. И все… Умер он без пяти минут восемь. Хотите верьте, хотите нет — дома в это время остановились все часы. Завяли все цветы. И рыбки в аквариуме всплыли — все, кроме одной, золотой.
Я надолго потеряла всякий интерес к жизни. Практически не ела. Друзья сделали большой портрет мужа, и я сидела напротив него ночи напролет. Ко мне переехала жить тетя, и я слышала, как она спрашивала у мамы: "Она не сойдет с ума?" А у меня словно вырвали часть души.
Аленка, дочь Леомарка от первого брака, сейчас дизайнер, она очень дружна с нашим сыном. И как-то сказала мне: "Оленька, спасибо за то, что ты сделала папу счастливым". Для меня это очень дорогое признание. Мы прожили в любви 23 года. Почти четверть века пролетели, как миг.
— Белое мгновение.
— Видите, как вы все правильно поняли…
