Она была, пожалуй, самым грозным оружием советской сборной и киевского "Спартака" середины 70-х и начала 80-х. От ее бросков трещали штанги и лопались нервы вратарей.
Гандбольный талант украинской девочки Татьяны Макарец великий тренер Игорь Турчин распознал, когда ей было всего 14 лет, а уже в 24 она была двукратной олимпийской чемпионкой. А еще через год, по сути, распрощалась с большим гандболом в сборной. И, как оказалось, ни разу об этом не пожалела.
Она начала строить свою вторую жизнь с таким же рвением, с каким работала на тренировках "Спартака". Заведующая кафедрой физвоспитания Киевского национального университета имени Тараса Шевченко профессор Татьяна Кочергина просит перезвонить ей на полчаса позже.
Субботним вечером она немного занята — доваривает знаменитый украинский борщ. Это для супруга Сергея, фамилию которого она взяла в паузе между победными Олимпиадами. Он — чемпион мира 1982 года в составе сборной Анатолия Евтушенко, и это еще одна победа Татьяны Ивановны — уже как спортсменки, сполна постигающей семейное счастье.
Еще есть дочь Дарья, внук Лев, рыжий кот Тимоха и маленькая собачка, имени которой мы не уточнили. Отвлеклись на что-то другое, потому как рассказывать Макарец-Кочергина умеет.
Она поведала, конечно, не обо всем — ведь некоторые тайны киевского "Спартака" должны навсегда остаться между теми, кто приносил вселенскую славу советскому гандболу.
Но и без этих сокровенностей нам хватит историй, чтобы сполна окунуться в атмосферу тех удивительных времен, когда победы были большими.
— С удивлением узнал, что вы выросли в семье, где было девять детей.
— Шесть мальчишек и три девчонки. Мама орденоносец, мать-героиня. Родители жили в Винницкой области. Она в свое время очень сильно пострадала после голодомора.
Отец воевал, был ранен и не дошел до Берлина 120 километров. Потом вернулся домой. Но там после немцев в послевоенные годы была выжженная земля. И поэтому в 1950 году родители решили двинуть на юг — в Одесскую область.
Ей во время оккупации, конечно, тоже досталось. Но все же не так. Плюс море рядом. Поезд дошел до конечной станции Овидиополь. Там наша семья и выгрузилась, стала осваивать новое место жительства. Уже там родились два брата и я.
— По сути, отдельно взятый колхоз семьи Макарец.
— У нас было 50 соток земли, две коровы, куры, кролики. Жили в достатке. Мама делала творог, пекла хлеб. Опять же колбаса была своя, мы еще и свиней держали.
Одевались, может, и не шикарно, зато чистенько, И, главное, поесть у нас всегда было. Погреб, помидоры в бочках. Виноградник, делали по четыре-пять тонн вина. Про фрукты-овощи и не говорю — с витаминами проблем никогда не было.
Старший брат родился в 1936-м, а я, самая младшая, спустя 20 лет. Сейчас, правда, нас только трое осталось — два брата и я. Папа ушел в 1977-м, когда мы играли на турнире в Бранденбурге. Мама умерла 9 декабря 1979 года. Мы готовились тогда к Олимпиаде, и я по совету Турчина поехала в Москву, в ЦИТО, к профессору Зое Сергеевне Мироновой — решать проблемы с коленями. Она сказала: "Надо резать!". Но я отказалась и вернулась в Киев. А там меня уже ждала телеграмма о маминой смерти.
Столько лет уже прошло, но всегда, когда о родителях говорю, голос дрожит. Они дали нам благополучную жизнь. Воспоминания о детстве исключительно теплые, радостные…
— Счастливое советское детство дало вам отменную физическую закалку. Лариса Карлова рассказывала, что в показателях динамометрии силы кисти вы превосходили ее втрое.
— Поколение наших родителей, знавших голод, было одержимо идеей: ребенок должен всегда быть сыт. Именно это было главным, потом уже шли одежда, образование.
Ну и понятно, что мы в детстве много трудились. Я все умела делать по хозяйству. Вот и уважаю с тех пор в первую очередь тружеников, которые не сидят сложа руки. А тех, кто филонит, не люблю.
У меня на кафедре сегодня 35 преподавателей, а подчиненных в общей сложности 108. Понятно, что это представители разных поколений, но я их различаю прежде всего по умению и желанию работать.
— Верно, что Турчин впервые увидел вас на первенстве школьников Украины?
— Я играла тогда за Одесскую область. А Игорь Евдокимович привез команду Киев и области. Он увидел меня в игре и сказал: "Все, эта девочка будет нашей".
Но, признаюсь, никакого желания ехать в Киев у меня не было. Однако Турчин не сдался. Спустя какое-то время он сам приехал к нам в Овидиополь. Познакомился с мамой, которая ему понравилась. Она показалась ему очень похожей на его мать — такая же прямолинейная, говорит то, что думает. Тренер заверил: "Любовь Николаевна, у вашей дочери все будет хорошо!". Что делать? Пришлось ехать в столичный интернат. А в те советские времена условия там были вполне спартанские: в нашей комнате, к примеру, жили 18 девчат.
Ну и существовали определенные рамки поведения, в которые тебя сразу старались поставить. Мне, выросшей в совсем других условиях — на просторе, возле моря, это было…
— …костью в горле?
—- Именно. Короче, я оттуда сбежала. А Турчин снова отправился к маме. Та, понятно, была в курсе моих киевских страданий. Игорю Евдокимовичу не оставалось ничего, кроме как пообещать решить вопрос с моим жильем. И он слово сдержал.
Команда в то время была прикреплена к авторемонтному заводу, а там имелись служебные квартиры. В одну из них я и заехала вместе с еще одной девочкой из команды. А в 1975 году, после чемпионата мира в Киеве, получила отдельную однокомнатную.
— Свои первые спортивные деньги помните?
— Трудовую книжку мне завели в 15 лет. Тогда же Турчин вручил первую зарплату — 25 рублей. Вскоре она выросла до 80. И тогда я смогла подарить папе часы, а маме — обручальное кольцо, которого у нее не было. Она была так впечатлена, что расплакалась.
Но в спорт я пошла, конечно, не за деньгами. Целью в жизни они для меня никогда не были и не стали. Счастье главнее денег — это точно. В семье я была счастлива, мы ни в чем не нуждались. Но спорт обладает такой притягивающей силой, что от него было никуда не деться.
После монреальской Олимпиады 1976 года у киевских чемпионок была наивысшая ставка спортивной стипендии — 350 рублей. По тем временам — серьезные деньги. Больше в советском спорте было только у двух Николаев — Андрианова и Балбошина. Олимпийским чемпионам по спортивной гимнастике и классической борьбе положили по 500 рублей.
— Подозреваю, что даже с вашим деревенским здоровьем на тренировках лучшего клуба страны поначалу было непросто.
— Честно говоря, я понимала, что физически намного мощнее других девчат. Особенно трудно не было. Но, когда тебе всего 14 лет, а той же той же Зине Турчиной — 24, это сказывалось.
Молодой организм еще формировался, а рядом были зрелые спортсменки, которые работали с Турчиным не первый год. А нагрузки мы получали одинаковые. Поэтому сейчас тот форсаж и сказывается: и колени болят, и тазобедренные суставы нуждаются в замене — на мне же всегда повисали по три-четыре соперницы
— О силе вашего броска ходят легенды…
— Играли мы турнир где-то в Скандинавии. Отправляюсь бросать семиметровый и слышу команду Турчина: "Макарец, прошу — брось ей по ушам!"
Понимаю, зачем этого хочет тренер — мяч, пролетающий вблизи головы, действуют на голкиперов угнетающе. Но мне заниматься таким запугиванием совсем не хочется. И по свистку судьи отправляю мяч в ворота так называемым "броском в карман" — возле бедра вратаря. И сразу слышу: "Макарец, если я говорю, ты должна это делать!"
Вскоре еще пенальти. "Макарец!". Иду и забрасываю в другой "карман". "Ты что, меня не слышишь?" — "Я так бросать не буду. Пусть идет кто-то другой".
Через пять минут снова: "Макарец!". Иду на "точку" и думаю: "Если сейчас не сделаю так, как он хочет, то все… Он же меня потом на собрании наружу вывернет. Оно мне надо?"
Засаживаю "по ушам" и вижу в глазах вратаря непередаваемый ужас. Все, она убита морально. Это же видит Турчин. Он довольно кричит: "Ну вот, можешь же, когда захочешь!". Но я-то совсем не хотела…
За всю карьеру не попала мячом в голову ни одному вратарю. Ну как можно бросить в лицо человеку, к тому же женщине? Сломать нос и оставить ей след на всю жизнь? Нет, увольте… Но Турчин, надо сказать, после того случая никогда не предлагал мне ничего подобного. Понял, что это мне в тягость.
Вратаря надо не пугать, а обманывать. Вот ты возьми мяч, покажи кистью, что бросаешь в правый, а мизинцем закрути в левый. И все — вынимайте!
Хотя вратари — люди особенные. Бывали очень наблюдательные. Наша Наташа Тимошкина, например. Играли какой-нибудь турнир — она на трибуне с тетрадью в руках. Матч ГДР — Югославия. Она помечтает: куда бросает Кретчмар, какой угол предпочла Рихтер.
Все дотошно разложено. И она знала любимые углы всех бомбардиров, которые те, как правило, выбирали в решающие моменты. Когда сложно, люди делают то, что у них получается лучше всего. А в итоге на Олимпиаде-76 Тимошкина ловила мяч от лучших снайперов сборной ГДР двумя руками, потому что знала, где его ждать.
Не уверена, что нынешние голкиперы столь скрупулезны в ведении дневников, да и ведут ли их вообще. Но это очень ценный опыт.
— Из воспоминаний помощника Турчина в сборной Михаила Луценко следует, что вы с Тимошкиной были в сборной главными строптивицами. Тренеру было с вами нелегко.
— Наташа — так сто процентов. Она непоколебима. Турчина слушала мало и жила в собственном микромире, практически ни с кем не общалась — для вратарей это явление нормальное.
Что касается меня, то порой я Турчину и перечила. Но больше молчала. Потому что понимала: спорить с ним бесполезно. Знаете, как это бывает: есть две точки зрения — моя и неправильная. Хотя во многом я с ним не соглашалась.
А вот подругам спуску точно не давала. Люда Бобрусь как-то в выступлении на собрании что-то сказала про меня, а в ответ услышала столько, что и сама сразу пожалела: "Все, Танька, буду о тебе молчать, а то ты меня еще придушишь как-нибудь". На сборах мы с ней обычно жили вместе.
— Правда, что Турчин корил вас за лишний вес?
— Да, ему больше нравилась Карлова. Но понятно, что чем полусредняя массивнее, тем сильнее у нее бросок. Лариса классно бросала в прыжке, с отклонением. Она худенькая — проскакивала в любую дырочку. Но зарядить издали или с опоры — это не для нее. Для этого необходимы такие, как я.
Я же чувствовала, что мяч летит, когда у меня достаточный вес. А у Турчина мнение было другим. Но разве ему можно что-то объяснить? Что называется, говорите, говорите — вы мне не мешаете… Но я-то знала: буду весить, как перо, — мяч не долетит до середины Днепра.
— Какие все-таки разные были спартаковки: одна мощная, другая ловкая, третья нелюдимая. Как же вы все уживались?
— На площадке был коллектив, а за его пределами я была близка с Людой Бобрусь, Зина Турчина водила дружбу с Галей Захаровой, Наташа Тимошкина — с Машей Литошенко, Оля Зубарева — с Олей Дедусенко.
Люба Пушкарь и теперь близко общается с Ларисой Зубарь, которая ушла из "Спартака" в "Луч". Та рассказывает просто какие-то идиллические истории, как в московском клубе все дружны были раньше и с каким удовольствием они встречаются до сей поры. У нас такого не было.
Турчин строил команду иначе, и упрекать его в чем-то не стоит — все-таки "Спартак" долгие годы был флагманом европейского клубного гандбола. Вот только плохо, что наш тренер не подготовил преемника. А ведь стать им могла та же Бобрусь — она очень грамотна, умеет и рассказать, и показать. И поддержать, когда надо.
Я всегда такую аналогию провожу: колдуньи ведь не умирают, пока не передадут дар кому-то еще. А великие тренеры тем более обязаны оставлять после себя ученика-продолжателя. Они ведь особые люди, по-своему видят мир и должны передать талант в надежные руки.
— Верно. Только ведь человеку не ведомо, когда именно предстоит уйти в мир иной…
— У Турчина были проблемы с сердцем, инфаркты. Он, конечно, понимал, чем это может закончиться. Впрочем, знаете, в чем свойство подобных личностей? Их величие до конца осознаешь, когда становишься старше. Вспоминаю многие его слова, поступки и удивляюсь, насколько же он был прав, и как умел заглядывать вперед.
Хотя иногда он попадал и под влияние. Зины, конечно. Она прекрасный человек, когда в хорошем расположение духа. Но, если настроение менялось или преобладало другое женское чувство, то все, пиши пропало.
— Женский характер — всегдашняя загадка. Любой тренер-мужчина это подтвердит. Вас, кстати, надо было как-то специально настраивать на игру?
— Нет. Я приходила на тренировку и сама себе говорила: тренируйся, словно играешь. И потом, когда выходила уже на матч, никаких проблем не было. Понятно, что играла я в выдающейся команде и в одиночку ничего не добилась бы.
У всех девочек было по паре тренировок в день, а у меня поначалу — три-четыре. Все еще спали, а я вставала в 6.30 и шла в зал. Там под наблюдением Игоря Евдокимовича отрабатывала броски по воротам. Навык стал настолько автоматическим, что ловила мяч одной рукой и бросала, уже зная, в какую часть ворот он полетит — до сантиметра.
А как иначе? Ведь тренировка не заканчивалась, если четыре из пяти бросков не прилетали ровно в ту точку, какую указывал Турчин. Или не забрасывались пять из пяти из одних ворот в другие — без касания мячом площадки.
— Тренировались вы ударно. А как отдыхали?
— Скажу честно, уставала по-черному. Если на сборах в Алуште девчонки могли куда-то сорваться, то я с прицелом на раннюю побудку брала в руки книгу, но с ней же и засыпала…
В Киеве на гулянки здоровья тоже не хватало. Приходила со второй тренировки, стирала форму — и спать. К воскресенью за неделю так уставала, что желание было одно — отлежаться. На спиртное и сигареты у меня было табу. Вот даже не знаю, кто в нашей команде курил…
— Турчину было кого поставить всем в пример…
— Он никогда никого не выделял. Говорил так: "Когда я вас ругаю, значит, все у вас плохо. А если молчу — все делаете правильно". И знаете, эти его слова использую теперь в работе со студентами.
— А мне кажется, женщин всегда лучше хвалить. Так уж они устроены.
— Такого не люблю. Когда меня хвалили, принимала это как сигнал опасности. Ничего хорошего это не предвещало. Искусство тренера состоит в том, чтобы подобрать ключи к каждому игроку.
В "Спартаке" была Света Дубинина, играла на месте левой полусредней. На тренировках она мощнейшими бросками ломала штанги, лупила так, что у вратарей не было шансов.
Но начиналась игра, и ее талант испарялся, она становилась невидимкой. Турчин выводил ее из этого состояния самым действенным способом — эмоциями. За ними и за забористым словом в карман он никогда не лез.
А знаете, в какой истории Игорь Евдокимович больше всего запомнился как тончайший психолог? Был решающий матч Олимпиады-80. В первом тайме мы уверенно обыгрывали немок, но к перерыву они нас почти достали, остался перевес всего в мяч.
На пути в раздевалку навстречу Турчину вылетел Валентин Сыч — тогда зампред спорткомитета СССР. "Игорь Евдокимович, давайте я девчатам кое-что скажу". — "Не надо, я сам".
В раздевалке Турчин с размаху сбросил тренировочную сумку с плеча на пол — он часто так делал в состоянии крайнего раздражения. И заговорил: "Во время войны немцы наших детей собакам бросали, женщин насиловали, убивали наших отцов и братьев. А вы сегодня их испугались? Какие же вы тогда советские люди, если сдадитесь?" И дальше в таком же духе. Про игру, комбинации, какие-то тактические схемы не сказал ни слова.
Во втором тайме мы закатали соперниц в тарафлекс. Вспоминаю то свое состояние, и до сих пор мурашки по коже. Сыч потом подскочил к Турчину радостный: "Игорь, а что ты им такого сказал?" — "Я знаю, что сказал".
Он понимал, что по ходу игры нас уже ничему не научишь, все это надо было делать на тренировках. Для включения сверхусилий нужен другой инструмент — психологический. Великие тренеры владеют им в совершенстве.
Для нас наказанием было играть с Турчиным в футбол на тренировке. Если его команда проигрывала, то на следующем занятии он нас попросту не щадил. Для него важно было выходить победителем из любого состязания.
Мы видели, как постепенно закипал тренер. А Люда Бобрусь шептала: "Девчонки, этот матч будет до утра, дайте же ему забить". Но явные поддавки Турчин распознавал и не принимал. Все надо было устроить правдоподобно. И вот когда он добивался своего, и его команда побеждала, то наш грозный тренер на время превращался в радостного мальчишку.
Он был великим трудягой и любил таких же пахарей. Конечно, характер у него был сложным. Но был ли он другим у Лобановского, Тарасова или Гомельского? Покажите мне по-настоящему большого тренера, какого искренне любили бы и коллеги, и спортсмены. Уверяю, таких наставников в природе не существует…
— Матчи с командами братского социалистического лагеря всегда отличались повышенным градусом борьбы?
— Первыми в этом рейтинге напряженности шли отнюдь не гандболистки ГДР, а венгерки. Очень жесткая команда, я серьезно страдала от нее дважды. Первый раз здоровенная полусредняя под 190 сантиметров встретила меня так, что выбила челюсть. Я ее, правда, сама вправила прямо в игре. Но потом мужу Сергею пришлось кормить меня через соломинку — жевать не могла.
В другой раз выбили бросковое плечо. Его я тоже вставила на место с помощью левой руки. Но это, что называется, боевые действия — в игре у всех повышен адреналин. Но те же немки или югославки хотя бы за волосы не дергали. Такое допускали только венгерки. Правда, переставали сразу, как только мы обращали на это внимание судей.
— Как с этим можно было бороться?
— Расскажу, как решал проблему Турчин. Однажды мы встречались в Кубке чемпионов с будапештским "Вашашем". Там играла Клара Чик — сильная гандболистка, которая приносила много неприятностей любой команде. Игорь Евдокимович принял решение вывести ее из игры и поручил это нашему капитану Люде Бобрусь.
У нас была комбинация, когда крайняя перемещается вдоль зоны. И вот Люда на нее пошла и, пробегая мимо Клары, от души засадила той локтем в лицо. Венгерка грохнулась на пол, с площадки ее унесли. Судьи ничего не заметили, потому как мяч был на другой стороне площадки.
Потом Чик вернулась и весь остаток матча бегала за Людой — с таким лицом, что судья, упреждая недоброе, показывал ей жестами: ударишь — выпишу дисквалификацию. Но Чик потом все равно отомстила в другой игре. Те венгерки ничего не забывали.
— Восточных немцев традиционно подозревали в допинговых прегрешениях практически во всех видах спорта…
— Думаю, не без оснований. Немецкую науку всегда интересовали возможности организма. Эти вопрос, уверена, они изучали еще в первой половине двадцатого века, и разработки просто дожидались своего часа.
Очевидных доказательств не приведу. Но был интересный случай на одном из чемпионатов мира. Перед игрой со сборной ГДР полным ходом шла разминка. А в самый ее разгар соперницам что-то крикнул командный врач, и они все разом убежали в раздевалку.
Что они там делали, можно только предполагать. Хотя, возможно, и клятву давали. Только зачем для этого было мчаться во весь опор? Мы даже растерялись: может, они играть не будут? Но потом они вернулись с загадочным видом. Правда, все равно нам проиграли.
— А как у вас дела с допингом обстояли?
— Отлично. Турчин любил говорить: "Плох тот солдат, который ходит голодным". Он старался закрыть все наши потребности в питании. В "Спартаке" был шикарный по тем временам продуктовый паек. Все советские дефициты: печень трески, икра, шпроты, сухая колбаса, тушенка, консервы… Да и на сборах Турчин всегда интересовался нашим меню и качеством блюд. Он и сам любил вкусно поесть.
Но там точно не было ничего запретного — просто качественные продукты. Хотя самым действенный допингом было тренерское слово. Кому-то, чтобы встряхнуться, надо было получить от Турчина матерную тираду. А на другую ему стоило лишь укоризненно посмотреть: "Не стыдно? Тебе — и так играть?"
Вот расскажу, как мы поехали на Олимпиаду в Монреаль…
Татьяна Кочергина. Вербовка с абрикосовой наливкой, квартира от Щербицкого и разрыв с Турчиным
