Легендарные тренеры советской поры бывали схожи. В том, что к своим лучшим ученицам прикипали настолько, что однажды предлагали повзрослевшим умелицам в придачу к руке еще и сердце…
История гандбольного "служебного романа" Игоря и Зинаиды Турчиных известна всем. Но ведь и их главного конкурента конца 70-х и начала 80-х годов "Ростсельмаш" в погоню за флагманом увлекал супружеский дуэт Леомарка Невядомского и Ольги Ятрушевой. Заслуженный тренер СССР воспитал немало великолепных гандболисток, выиграл с ними шесть медальных комплектов чемпионатов СССР и два Кубка страны. А его спутница жизни стала серебряным призером чемпионата мира 1978 года.
Стоит признать, у Леомарка Витальевича был блестящий вкус. Для этого достаточно взглянуть на фотографии нашей собеседницы — в советском кинематографе с такой внешностью получали роли положительных героинь, на уме у которых было только дело — в нашем случае "быстрее, выше, сильнее".
Спустя годы Ольга Владимировна с удовольствием припоминает истории из юности, которые поразят современного болельщика. А начинается это большое интервью с закономерного в таком случае вопроса.
— Вот почему главные тренеры выбирали в жены все больше разыгрывающих, а не, скажем, линейных?
— Ну вообще-то я играла еще и левой полусредней. Но, наверное, решение мужчины жениться на гандболистке все-таки никак не зависит от ее амплуа. Все дело в чувствах.
— Похоже, они были очень сильны, если вам с Леомарком Витальевичем удалось вдвое с лишним превзойти рекорд Турчиных. У вас разница в возрасте составляла двадцать лет.
— Когда он переехал к нам в Ростов из Свердловска, я еще училась в школе. И было мне 16 лет. У нас собралась хорошая детская команда. Мы даже стали чемпионками СССР в 1971 году. Я к тому времени занималась гандболом четыре года. Моим первым тренером был Эдуард Григорьевич Фертик.
Потом была всесоюзная Спартакиада школьников 1972 года. После нее начальник киевского "Спартака" Илья Мильман прислал мне письмо с приглашением переехать в столицу Украины. В лучший клуб Советского Союза меня звал Турчин.
— Отличное начало.
— Я ответила одной фразой: мол, никогда не предам родную команду и тренера. Понятное дело, никуда не поехала. Позднее, когда оказалась в сборной, Игорь Евдокимович сказал: "Скажи спасибо Леомарку за то, что он переехал в ваш город. А то сейчас кусала бы локти".
Турчин был прав. Без Невядомского такую команду в Ростове, конечно, не сделали бы. Тренер он был гениальный. Добавил к нашему молодежному составу несколько игроков взрослой команды, и для начала мы вышли в первую лигу. А затем и в высшую, где сразу стали третьими — в 1976 году.
— Надо полагать, ваш роман тогда был уже в разгаре. Интересно, какое мнение на этот счет имели родители?
— Мама категорически протестовала. Но Невядомский очень хорошо выглядел: не пил, не курил, образ жизни вел правильный. Был при этом скромным и сентиментальным. И, самое главное, у него был высок интеллект. Да и в жизни он успел повидать немало.
Его отец по специальности был нейрохирургом, а мать — микробиологом. Начало войны они встретили в Друскининкае, где отец работал главврачом санатория. Сразу уехали в Минск. Марик потом рассказывал — сидели с мамой и младшим братом Леней в бомбоубежище. Отец забежал их забрать. Они вышли на улицу, сели в "эмку", и буквально через пару минут дом, где они прятались, накрыло фугасной бомбой. Судьба?
Отец, понятно, ушел в действующую армию, а семью эвакуировали в город Ардатов, это в Мордовии. И вот однажды мама вернулась с работы, а дома только младший Ленька. И записка от Марика на столе: "Мама, я уехал к папе на фронт воевать". Это мальчишка, которому было семь лет!
Самое невероятное, что он добрался до Елабуги и до 1943 был сыном полка на Втором Белорусском фронте. Все это время искал отца, а вышло так, что тот нашел его сам — на Третьем Белорусском. И потом до самой победы они были вместе.
Марик работал в госпитале, стирал бинты, помогал раненым — короче, делал всю работу, которую ему поручали. Рассказывал, что между операциями не было времени, чтобы толком поесть — перекусывали прямо на ящиках с ампутированными конечностями. Всю оставшуюся жизнь вид крови вызывал у него реакцию отторжения.
В 1945 году их перебросили воевать против японцев. О той войне он тоже много рассказывал. Но почему-то больше всего запомнилось, как в Хабаровске его пытались ограбить блатные — в подъезде жилого дома. Но одиннадцатилетний Марик сумел вырвать нож, схватившись прямо за лезвие. До конца жизни у него остался шрам на большом пальце. Короче, смелый был пацан, боевой.
Отец же, как часто бывало на войне, встретил на фронте медсестру. Из Японии к жене он уже не вернулся, уехал в Бобруйск. Марик и Леня по этому поводу сильно переживали, как и мама. Она до конца жизни замуж так и не вышла. Хотя была красавицей.
Леомарк считал, что это яркий пример преданности. Хотя я так, честно говоря, не думаю. Потому что сама после его смерти вышла замуж. Ты можешь любить человека и всегда помнить о нем, но это не значит, что надо, сохраняя верность, оставаться одной. Все-таки это очень тяжело.
…После войны Марик с мамой и братом жили в Свердловске. А по окончании восьмилетки он поступил в Ленинграде в физкультурный техникум "Трудовых резервов". Занимался ручным мячом 11 на 11, баскетболом, в футбол тоже гонял. Короче, юношей рос спортивным.
После учебы вернулся в Свердловск и стал тренировать "Калининец" — женский и мужской составы. Первых мастеров спорта он подготовил там, а всего их у него было больше полусотни.
Через какое-то время женился на Соне Клевцовой — она у него тренировалась и играла на правом краю. Потом родилась Аленка. Они жили в комнате на девять квадратных метров, и из-за нехватки места дочке приходилось спать в чемодане. Он сохранился у меня до сих пор, и я показывала его Алене, когда та приезжала в гости. Храню там теперь елочные украшения.
Марик тренировал две команды. Это значит, что уходил рано утром и приходил ближе к полночи. Какой жене такое понравится? Она, кстати, очень умная и хорошая женщина. Но однажды встретила другого человека.
Ну что поделать? Расстались, Марик оставил квартиру жене и дочке. В этом, собственно, и была причина его переезда в Ростов…
— Чтобы встретить там вас…
— Помню, забежала ко мне Галя Колотилова: "Оля, приходи на тренировку, к нам новый тренер приехал!" Мне, конечно, стало любопытно.
Помню его на той тренировке — в зеленом шерстяном костюме с нашитыми буквами РСФСР на спине. Он уже тогда был тренером сборной России. Нетрудно догадаться, что нам он сразу понравился. Тем более что всем видом давал понять, что будет ставить перед нами высокие задачи. А не верить было нельзя — в чемпионате СССР "Калининец" брал с ним серебро и бронзу.
Принялись тренироваться с энтузиазмом. А по ходу дела выяснилось, что человек он неординарный. История, литература, архитектура, скульптура, живопись — здесь знания у него были почти энциклопедическими. С ним было очень интересно.
— Все понятно. Мнение мамы насчет слишком взрослого жениха мы знаем. А что сказал папа?
— Он был ярым болельщиком, Леомарка очень уважал и поэтому отмалчивался. А мама всегда говорила то, что думает. Очень прямая и честная.
Во время войны молодой девушкой она была угнана в Германию. Работала на заводе, их оказалось там четверо: три украинки и она. Однажды мастер указал ей взглядом на тумбочку: мол, загляни. Там оказался бутерброд — немец решил втихаря подкормить симпатичную русскую. Мама, конечно, была голодная, но тот небольшой бутерброд разделила на всю четверку.
Или еще пример. Однажды девчонкой я играла с мальчишками на дороге, и вдруг что-то блеснуло в пыли. Оказалось, это перстень с красным камнем. Дома показала его маме и услышала холодное: "Иди и положи туда, где нашла". Было уже темно, страшно. Но пришлось со слезами идти.
— Мама у вас кремень.
— Она сильно за меня переживала, отговаривала от этого брака. Но я ведь тоже упрямая, в нее же и пошла. Твердила одно: "Я его люблю". В ответ слышала: "Никогда этого не будет!"
А потом мама позвонила моей старшей сестре — та была замужем за военным вертолетчиком и жила в Семипалатинске. И сестра сказала: "Если любит, пусть выходит, не надо ей мешать". И все.
Мы приехали со сбора в Кисловодске. Зашла на веранду, а там уже стояли коробки с вином. Назавтра мы побежали подавать заявление. А свадьба у нас была как раз во время чемпионата мира. В 1975 году он проходил в Киеве, Ростове и Вильнюсе. У нас играла группа "В". 5 декабря в ней был выходной, и все из руководства союзного гандбола, кто был в Ростове, стали нашими гостями.
— А как воспринял такой сюжетный поворот личный состав команды "Ростсельмаш"?
— Ой, очень ревностно. До этого отношение ко мне в команде было хорошим. А потом все как-то враз охладели.
— Зинаиде Турчиной в такой ситуации киевлянки перестали отдавать пасы — мяч летал над головой разыгрывающей.
— Со мной такого не было. Но напряжение чувствовалось. Что-то стали утаивать, хотя до этого я всегда была в общей куче и в курсе всех командных событий. Меня прямо попрекали: "Зачем ты за него вышла?" Наверное, это свойство женской психологии. Привыкли делить человека на всех, а вдруг выясняется, что он предан только одной.
— Для этой одной что-то изменилось в тренировках?
— Никаких поблажек не было. Тренер ругал меня больше всех. И даже дома разговоры о гандболе не прекращались. Марик был такой человек: просыпаюсь ночью — он читает. Утром встаю — он уже что-то пишет за столом.
Что интересно, он никогда не составлял на бумаге планы тренировок. Вставал в центре площадки, упирал кулаки в бока, щурился, закусывал нижнюю губу и смотрел в потолок. Идея пришла — и поехали. Но вместе с тем методически он работал очень правильно.
Как-то к нам на сбор в Кисловодск приехала медицинская бригада из Ростова. А там, на среднегорье, тренироваться надо осторожно, потому что сердце можно посадить элементарно. У нас взяли анализы крови, а потом сообщили результаты. Они у всех были отличными.
Невядомский чтил науку, любил посещать тренерские семинары — в том числе за рубежом. Привозил учебники на немецком и чешском языках. Как он в них разбирался — ума не приложу, но тактические схемы перекочевывали в его тренерский конспект. Настоящий профессионал всегда что-то ищет, ему неинтересно останавливаться.
— Каждый российский профессионал в ту пору мечтал и стремился обыграть Турчина.
— Если изучить программки чемпионатов Союза конца 70-х и начала 80-х, обнаружится, что мы, как правило, проигрывали только "Спартаку". А перед ним нам всегда ставили в календарь киевский "Автомобилист". И эта команда по указке Турчина играла против нас те системы защиты, которые намеревался использовать сам Игорь Евдокимович.
Он смотрел с трибуны и подмечал, как мы вели себя в той или иной ситуации, а потом исходил из этого назавтра, выбирая план на игру. Ну и, понятно, изматывал нас тот "Автомобилист" капитально. Прежде всего жесткой игрой, которая нередко приводила к травмам.
Вы можете себе такое представить: когда в 1979 году мы взяли второе место в чемпионате, то тренировались во Дворце культуры "Ростсельмаш", где зал 24 на 12 метров? В ворота у короткой стены мы и бросали, хотя краям там, понятно, места не было. А когда отрабатывали тактику, то зону чертили уже вдоль большой стены. И потом, следуя навыкам этого тесного зала, мы и в игре интуитивно прижимались к зоне на аренах нормального размера.
После того серебра нам построили зал "Олимп". И в том тоже заслуга Невядомского. Он умел расположить к себе, наладил хорошие отношения с руководителями города. В том "Олимпе" после смерти Леомарка Витальевича установили мемориальную доску. А через несколько месяцев сняли. Сказали, что ее украли. А может, даже после смерти Марик кому-то поперек горла стоял?
Он ведь в жизни ничего не боялся. И никогда не участвовал ни в каких кулуарных историях. В сборную Союза я попала, не будучи даже мастером спорта. Мне дали самую низкую ставку — 160 рублей. "Международника" получила в 1977-м, когда мы победили на международном турнире в Запорожье.
Так вот, перед Олимпиадой в Монреале был тренерский совет. Претендентом на поездку в моем амплуа, кроме, разумеется, Зины Турчиной, была Рафига Шабанова из Баку. Легкая, очень прыгучая, играла умно и хитро. И вот на сборе в Каунасе Турчин посадил команду на трибуну и зачитал список тех, кто поедет в Монреаль. Моей фамилии там не оказалось, и я, понятно, сильно переживала. На Олимпиаду, конечно, хотелось. Но, с другой стороны, мне был 21 год, а Рафе — 33.
Однажды меня спросили: "И что, муж не мог решить этот вопрос в твою пользу?" В том-то и дело, что он был не из тех, кто "решал". И это его качество мне нравилось. Я и сама такая. Будем считать, там восторжествовал спортивный принцип.
— На ту Олимпиаду поехала другая ученица Невядомского — Любовь Бережная.
— Она потом взяла фамилию мужа и стала Одиноковой. Там, кстати, тоже двадцать лет разницы. Турчин включил Любу в монреальский состав, вероятно, с прицелом забрать ее после Игр в "Спартак". Так, кстати, и случилось.
Марик одно время взял мужа Любы вторым тренером — по его же просьбе, чтобы он больше был возле жены. Сильным специалистом тот, конечно, не был. Но это не помешало его супруге пойти после Олимпиады к председателю ростовского спорткомитета Николаю Александровичу Синау и потребовать, чтобы Одинокова сделали главным тренером, — иначе они уедут в Киев. Но Синау мужик мудрый — сразу выписал ей билет в один конец. Так она в Киеве и оказалась.
— В 1978 году вы все-таки поехали на чемпионат мира в Чехословакию.
— Там еще в группе проиграли хозяйкам матч, полный несуразностей. У нас были синтетические шорты — на молнии и на пуговице. У Люды Бобрусь эта пуговица оторвалась, и она всю игру пробегала, поддерживая шорты руками. Можно представить, каково играть, когда тебе что-то мешает.
Но тогда, казалось, что-то мешало каждой: мяч не летел, в передачах ошибались. И в итоге на табло сенсация — проиграли мяч.
Что тогда началось… Турчин бежал через всю площадку и кричал — что и про кого, говорить не буду. Советские тренеры, приехавшие в составе группе поддержки, наблюдали за картиной не без злорадства, потому что Турчина жаловали, мягко говоря, далеко не все.
А что Игорь Евдокимович вытворял потом в раздевалке! Хоть уши затыкай. А назавтра врач объявил, что у тренера сердечный приступ. И он практически не покидал номер. Потом, правда, все сказали, что это был хитрый маневр…
Дальше нами руководил второй тренер Владимир Ильич Ковалев — умный и интеллигентный наставник. И мы всех обыграли. А уже на матч с немками вышел Турчин, чтобы шокировать соперника, который к такому повороту был не готов. У немок мы выиграли, но те за счет лучшей разницы мячей заняли первое место. Турчин, надо отдать ему должное, рвал сердце, не жалел себя. Вот таким он был человеком.
— Говорят, Игорь Евдокимович ругался только на киевлянок.
— Миф. Например, на меня он покрикивал с большим удовольствием. Если хотел кого-то убрать из команды, то на тренировках принимался так клевать — начинали нервничать, тряслись руки.
— У вас тоже?
— Я не железная. Конечно, нервничала. Иногда бывало очень обидно. Вот смотрите: турнир во Львове, матч против датчанок. На площадке вся основа, и я выхожу на замену Зине.
Играть с киевлянками мне нравится. Все они мастера высокого класса, а это сразу чувствуется. Отдаю, сама забрасываю и получаю огромное удовольствие от игры. Не скрываю улыбку. Но Турчина это почему-то заводит: "Ты вообще что о себе возомнила?"
Второй раз играли в Саратове матч чемпионата России. Обувь тогда была ужасной, и я неудачно приземлилась левой ногой на ребро подошвы. Разрыв связок с каким-то еще осложнением. А потом был вылет из Москвы в составе сборной. Раньше списки утверждались заранее после множества проверок — и все, кто жив, должны были ехать. Так я и прихромала в ту Западную Германию.
Утром тренировка. Врач говорит: "Игорь Евдокимович, Ятрушевой нельзя тренироваться". — "Пусть начнет, а там посмотрим". И вот она меня чем-то уколола, забинтовала, и я полтора часа тренировалась. А вернее, мучилась. У меня не то что ноге, волосам и зубам было больно, черные круги перед глазами.
И потом на разборе игры в раздевалке услышала: "Ятрушева, ты специально травму получила, чтобы туристом съездить!" У меня слезы на глазах. Да и Ковалев еще переспросил: "Оля, это правда?" Я на него так посмотрела! Ну как такое только в голову могло прийти?
Турчин был не то чтобы жестоким, но жестким. Как-то на тренировке мы играли в защите — иногородние против "Спартака". Все их схемы нам были известны. И литовка Алдона Нененене предложила: "Девчонки, давайте упремся". Мы стали защищаться всерьез, и у киевлянок не пошло. Затык!
И Турчин сразу же "спустил полкана". Но это не сильно помогло. Им бы раскрепоститься, сымпровизировать. Но школа такая, что делать все надо правильно, как тренер учил. А я в центре защищалась, все ходы знала наизусть, так что на мне все и заканчивалось.
И вот Люда Бобрусь с расстояния метр зарядила мне мячом прямо в лицо. Кровь сразу полилась из обеих ноздрей. И Турчин дал свисток: все, закончили.
После этого была специальная подготовка в течение получаса: прыжки, кувырки и гимнастические колеса. Прямо скажем, не лучшие способы остановить кровь. Я все время бегала к врачу, чтобы поменять ватные тампоны. Минуту поработала — полный рот крови. И так по кругу. Доктор показывала на меня Турчину. А тот в ответ кивал — мол, пусть делает.
— Бобрусь потом не получила в ответ?
— Нет. Я очень хорошо к ней отношусь, она добрая и справедливая.
— Я это понял. Иногда только срывы бывают.
— Так это от злости! Чтобы не лезла, знала свое место. Киевлянки на самом деле девчонки нормальные. До сих пор дружим с Ларисой Карловой. Она сейчас в Италии живет, часто созваниваемся. Всегда была в хороших отношениях с Наташей Тимошкиной.
Вот проходит у нас сбор в Одессе, я только попала в сборную. Мы строимся вдоль боковой линии и делаем упражнения — 30 секунд прыжков с подтягиванием коленей к груди. Я устаю, конечно. Турчин проходит мимо: "Ятрушева, что за прыжки?" Я стараюсь, а сил-то уже нет.
И тогда Тимошкина говорит: "Ольгуня, ну откуда ты такая взялась? Ты что, не знаешь, как надо тренироваться? Тренер идет на тебя — прыгаешь, проходит — прыгаешь пониже, чтобы Турчин не видел и старшие тоже. Умнее надо быть".
Или еще — даю пас партнерше, та теряет мяч и кричит: "Оля, ну куда ты даешь?!" Турчин сразу же: "Ятрушева!" А Карлова подсказывает: "Ты что, не знаешь, как ее осадить?" А я откуда знаю? Не привыкла к такому. "Она тебе пас дает, а ты притормози или, наоборот, ускорься. Пусть Турчин видит, что это уже ее ошибка, а не твоя".
Так и сделала. И сразу же претензии прекратились.
Я потом играла в братиславском "Интере" вместе с подружкой Олей Вишняковой. Клуб купил нас после того, как стал третьим в чемпионате Чехословакии и продал всех ведущих игроков.
И вот мы бросаем на тренировке — каждая со своей позиции. А там все такие противные были, русских просто ненавидели. На каждый бросок своих реагировали криками "Браво!", а если мы бросали в штангу или мимо, то раздавался такой вздох разочарования. Мол, кого взяли…
И Вишня психанула. Ей дали пас в отрыв, она выскочила на вратаря, та сделала "бабочку", а Оля бросила ей "по ушам". Бросок у нее силы страшной — если попадала в штангу, то мяч отскакивал на другую половину площадки.
Я к ней: "Вишня, ты что творишь?" — "Ничего, я заставлю их себя уважать". И ведь заставила. У вратаря лицо побелело, а все эти охи и ахи сразу прекратились. Отношение к нам стало совсем другим. Так что иногда полезно учить тех, кто по-хорошему не понимает…
