Двадцать пять лет назад, так уж получилось, он сел в инвалидную коляску. Но экс-разыгрывающий СКА не производит впечатления человека, который делит жизнь на две половины — до и после.
Конечно, эти половины есть, однако спортивный характер Сергея Бушуева, не привыкшего опускать руки, позволил ему пережить и такое испытание.
Самым главным было сделать так, чтобы о произошедшем не узнала мама. Она и не узнала, счастливо прожив последние двадцать лет своей жизни в полной уверенности, что у сына, уехавшего в США в разгар перестройки, судьба сложилась идеальным образом. Именно так, как у всех героев советских фильмов перестроечной эпохи, отправившихся, наконец, в этот далекий и волшебный западный мир.
— Знаете, а ведь, несмотря на то что я учился, наверное, в самой знаменитой гандбольной школе Советского Союза — 88-й минской, моим первым видом спорта была легкая атлетика. Сестра пошла, ну и я втянулся. Особенно хорошо получались прыжки в высоту. Я уже тогда прыгал малоизвестным в стране способом "фосбери-флоп". А в пионерском четырехборье (бег на 60 метров, прыжки в длину и высоту, метание теннисного мяча на дальность) и вовсе был чемпионом республики.
Надо сказать, что в моем классе учились Валера Богдан, Валик Довбня и еще куча ребят, занимавшихся гандболом. Все время уговаривали перейти к ним. Признаюсь, мне и самому легкая атлетика казалась довольно нудным видом. Попробовал гандбол и понял: так это ж совсем другое дело!
Тем более данные у меня были хорошие, рост высокий. В восьмом классе играл за десятый, в десятом поехал выступать уже за молодежную сборную СССР. Кстати, знаете, кто первым назвал Сергея Кушнирюка Беней?
— Полагаю, на этот вопрос есть только один ответ.
— Верно. Как было дело? Наша вторая сборная СССР под руководством Спартака Мироновича играла на "Кубке Балтики" в Вильнюсе. Для Сереги это вообще был первый сбор, и, понятно, он тогда еще ничего не умел. Но имел хорошие физические данные, а таких в советском гандболе приветствовали особенно.
Короче, сидим в фойе гостиницы и смотрим кино про войну — про что ж еще, других тогда и не показывали. И в том кино был полицай Беня Кушнирюк. А потом в коридоре появляется Серега. И я спрашиваю: "Слушай, у тебя в родне нет никакого Бени?" — "Нет, а ты с какой целью интересуешься?" Ну я и рассказал про героя фильма, и Сереге эта параллель, понятно, не сильно понравилась. Но вы же знаете, коллектив молодой, спортивный: если слово упадет, то все. Так и привязалось к нему…
Но Серега, молодец, конечно. Он хотел учиться гандболу, и даже я внес в это скромный вклад. Оставались после тренировок, и я как разыгрывающий отдавал ему пасы. Потом в Запорожье с ним много работал Семен Полонский. Так там еще и Александр Резанов был — один из лучших линейных в мире, он его здорово натаскал. Так что не было ничего удивительного в том, что в 1976 году Сережа Кушнирюк поехал в олимпийский Монреаль.
Сергей Кушнирюк. Судьба в зеленом коридоре
Сергей Кушнирюк. Часть 2. "В олимпийских чемпионах есть что-то неправильное"
— У него вообще сложилась славная гандбольная карьера, чего не скажешь о вашей…
— За это надо сказать спасибо Спартаку Мироновичу. Я ведь был капитаном той молодежной сборной СССР, которая готовилась к первому чемпионату мира 1977 года. Там солидная банда собралась — Толя Галуза, Валера Богдан, Валик Довбня, Вова Белов, Олег Гагин, тот же Кушнирюк…
И вот ситуация. Сбор в "Стайках", готовимся к отъезду на турнир в Германию. Обед. Я и Кушнирюк — дежурные. В наши обязанности входит разнос блюд по столам нашей сборной. 25 борщей, 25 вторых и так далее.
Стоим у окна повара. Получаем подносы, и вдруг в дело вмешивается какая-то девушка из другой команды, которая, судя по всему, устала ждать, пока мы справимся со своими порциями. Мол, у нас людей меньше, больше ждать не собираюсь. Забирает один из подносов и несет за свой стол. Ей возражает повар: у нас тут все под счет. А та ее отфутболивает: типа, знать ничего не хочу. Какая-то сильно деловая, я таких не люблю.
Ну а так как я не из застенчивых, то быстро привожу эту нахальную девушку в чувство. Пара реплик, и она убегает. Ну все, я за обедом и забыл уже об этом инциденте.
А наутро Миронович объявляет перед командой: "Так, Бушуев, собрал вещи и уехал со сбора". Все в шоке. Толя Галуза спрашивает: "Сергей Петрович, за что?" (на заре тренерской карьеры Миронович представлялся ученикам именно так — прим. БЦ). Тот говорит: "Да вы не представляете, что он сделал. Хотите, чтобы всю сборную отсюда отправили?"
Выясняется, что вчера я послал не кого-нибудь, а дочку Германа Бокуна — тогдашнего замминистра спорта БССР. И он вроде сказал так: "Или этот Бушуев едет домой, или вся команда". Но, если разобраться, причем зампред спорткомитета и тренер по фехтованию к молодежной сборной СССР по гандболу? Неужели он так просто может нас выставить? Я пытался спорить, но все было бесполезно — "Знать ничего не хочу, уезжай".
После этого у меня и пропало всякое желание играть в гандбол. Но играл, потому что надо было доучиться в институте физкультуры. Миронович, конечно, как тренер был бог, никакой Евтушенко и рядом не стоял. Но как к человеку к нему много претензий. И не только у меня.
В 1979 году готовились к Спартакиаде народов СССР в Стайках. А мне как раз надо "госы" в институте сдавать. В основе уже не играю, поэтому подхожу к Мироновичу и прошу, чтобы отпустил на экзамены. Сергей Петрович ответил так: "Конечно, ты можешь ехать, но в команду уже не возвращайся". — "Почему?" — "Если я тебя отпущу, то других тоже надо будет — Галузу, Васильченко и так далее. А так на следующий год сдадите эту сессию, и все будет нормально". Я свой выбор сделал — поехал сдавать госэкзамены.
После вуза подоспела армия, но Миронович и здесь успел удружить. Меня ждал тренер в центральной группе войск в Чехословакии. "Сережа, будешь у нас играть". Так что шел служить с легкой душой — мне такой вариант, понятно, нравился. И вот я уже в военкомате, прапорщик из ЦГВ оформляет документы, как вдруг меня тормозят. И отправляют в Печи — полгода в "учебке", потом еще год службы в Новополоцке, никакой тебе Чехословакии. Привет от Сергея Петровича. Потом еще как выпускник вуза окончил офицерские курсы, так что завершил этот этап своей жизни лейтенантом.
Миронович сам по себе человек очень странный. Я единственный, к кому он пришел на свадьбу. Понятно, что все ребята, как полагается, приглашали, но его нигде не было. Я тоже подумал, что надо отдать дань уважения, а он взял и пришел, да еще с женой. Поэтому свадьба у меня была безалкогольной и грустной — все ребята сверлили глазами: мол, ну спасибо, удружил. А я и не знал, что им ответить. И все это было вскоре после случая в "Стайках". Вот как это объяснить?
— Мне кажется, всему виной ваш характер. Говорят, он был отнюдь не ангельским.
— А откуда ему быть ангельским? Надо же понимать, где я рос. За моим домом стояли двухэтажные бараки, Сельхозпоселок — и все, конец города. В первом классе со мной посадили мальчишку по прозвищу Сметана, он на год-два старше меня. На самом деле никто точно не знал, сколько ему лет, потому что парень родился в тюрьме и, по сути, ничего, кроме нее, в жизни и не видел.
Что такое чернильница, он тоже не знал. И, приняв ее, стоявшую на парте, за пепельницу, закурил. Шокированная учительница побежала за директором. Тот тоже был поражен до глубины души. Первоклассник курит, да еще и не испытывает при этом никаких угрызений совести. Сметана пояснил: "Так я думал, что пепельницы специально для курения и поставлены..."
Мы с ним как-то быстро подружились. Меня очень интересовали наколки, которыми новый друг был утыкан буквально от пяток до головы. И, за неимением средств производства, мы решили делать мне "настоящую" наколку на ладони — ручкой.
В тот день я пришел домой и сел обедать. Разумеется, тут же наколка всплыла на поверхность. Мой папа — полковник Советской армии, коммунист и патриот до мозга костей — чуть не упал в обморок. Ладошку сына украшала надпись — "… тому, кто строил тюрьму". И для антуража нарисованы какие-то ножи и факелы.
И вот таких Сметан в нашем классе, да и в школе, было достаточно. Один сел, другой вышел — баланс поддерживался постоянно. Если ты не умел драться и не знал вкуса спиртного, то выжить в этом мире было просто невозможно.
— Так вы были неформальным лидером.
— И формальным тоже. Во всех командах — начиная от школьной и до союзной — был капитаном. И все эти липовые ведомости на талоны и левые железнодорожные билеты проходили через меня. Так что реальную жизнь узнал рано. Потом, кстати, мои компанейские качества и привычка быстро заводить знакомства сыграли хорошую службу.
Пришел из армии, устроился преподавателем физвоспитания в институт иностранных языков. Дело было летом, проректор говорит: "Слушай, занятий все равно нет, а у нас начальник отдела материально-технического снабжения попала в больницу. Сможешь ее подменить?" Да какие вопросы? Я окунулся в свою стихию!
На дворе стоял 1981 год, недавно закончилась Олимпиада. И одна знакомая девочка в случайном разговоре упомянула, что у них на складе запылились штук двадцать печатных машинок на разных языках — "и что с ними делать, мы не знаем".
Я пошел к тогдашнему ректору иняза Нине Георгиевне Красновой. "Да не может быть! Электрические? Сколько, говоришь, языков?" Короче, когда я привез эти машинки, то попал в доверие к Красновой — человеку-легенде, которую уважал и ценил сам Машеров — тогдашний первый секретарь ЦК КПБ.
А еще в моей связке как преподавателя физвоспитания был ключ — от чего, я долго не мог понять. Но нутром чувствовал — от чего-то хорошего. И вот один коллега поведал: "Это наш бывший завкафедрой физвоспитания сделал парилку, но не смог ее согласовать. И потому закрыли. А жаль". Я, конечно, сразу же в парилку, включил ее — все работает. Человек сделал на совесть.
Мой приятель Саша Блиняев — чемпион Европы по десятиборью — иногда выступал в пожарном многоборье…
— Ход мыслей понятен...
— Когда с помощью хороших людей я ввел парилку в строй, то стал героем института. Ко мне все заведующие кафедрами в очереди стояли. Лучший сеанс, понятно, был забронирован за Красновой — в пятницу, с шести вечера и до упора. Правда, никто так и не узнал, что в это время приходили мои друзья, потому как ректор к банной процедуре была совершенно равнодушна…
Когда же я достал новую аппаратуру для телестудии нашего института, то стал завсегдатаем и там. Оказывается, у ребят была своя компания, которая собиралась и смотрела все новинки западного кинематографа, привозившиеся преподавателями из заграничных командировок. Ясно, что и с переводом там проблем не было никаких…
— В советское время это не жизнь, а мечта.
— Приятно говорить с человеком, который понимает. Сам вспоминаю то время с удовольствием. Потом так же плодотворно поработал в армии: отвечал за физическую культуру управления строительства Краснознаменного Белорусского военного округа. Строители были гражданскими, они просто работали на военных объектах, а я устраивал им соревнования по невероятному количеству видов спорта. Они такого раньше не видели, так как никому до них не было никакого дела. Им нравилось, мне тоже. Да и зарплата хорошая — 260 плюс премии. Выходило больше, чем в институте.
— Карьера шла по восходящей.
— А потом меня снова призвали в армию. Предложили майорскую должность начальника физвоспитания корпуса. Зарплата еще больше, чем раньше, плюс пенсия по выслуге лет. Обязанности — выдавать иногда лыжи и иной спортинвентарь. Я, конечно, с удовольствием: воинская часть ведь не на Сахалине, а в Минске, в Уручье.
Но отработал ровно два месяца, пока не приехал сын генерал-полковника из Москвы, которого нужно было устроить на майорскую должность. И отправили меня командовать взводом. Замена не очень, все-таки полностью армейским человеком становиться не особо хотелось.
А потом началось перестроечное время. Очереди за водкой, талоны и все такое. Пару лет поработал на своем "Москвиче" 427-м в такси.
И вдруг… По сути, все в жизни случайно. Иногда я приходил в ШВСМ и играл в футбол с ребятами, с которыми еще в СКА пересекался. Парилка, все дела. И туда же приходил какой-то майор. Я даже не знал, как его зовут. Но такой боевой — мы с ним вечно скандалили во время игры. Пас не туда отдал — "А не пошел бы…" — "Иди сам…" Ну, такой типичный мужской футбол.
И когда семья жены подала документы на выезд, то я точно знал, что меня не выпустят, потому как служил в армии. Я даже в ОВИР не хотел идти. А когда, наконец, пришел, то обнаружил на месте заместителя начальника ОВИРа того самого мужика, с которым вечно ругался. Но то в игре, а здесь мы с ним разве что не обнялись. "Чем помочь?" — "Да вот уехать хочу". — "Так не вопрос, я тебе подпишу! Ты потом только в военкомате порешай". Решил и Новый год встречал уже в Италии. Тогда напрямую в Штаты никто не летал.
А потом я ненадолго вернулся в любимый вид спорта. Увидел гандбольный мяч в руках сына хозяина дома в Санта-Маринелле, где жил. Оказывается, выступал в местной любительской команде. Сыграл за них пару раз, мной заинтересовались в более серьезном клубе — из Чивитавеккьи. Там себя тоже проявил, и обо мне узнали в федерации. "А ты вообще где играл?" — "В минском СКА". — "Ого, и Мироновича знаешь?" — "А вы как думаете?…"
Стали ломать голову, как привлечь меня к сборной в качестве тренера-консультанта. Для начала. А у меня даже паспорта нет, в Союзе остался. Только белая карточка, где написано, что я такой-то и уезжаю на постоянное место жительства в ту страну, где меня примут.
"Так мы тебя примем! И гражданство дадим". Ну а так как им все надо было делать официально, то послали запрос в союзный спорткомитет: мол, можно ли, чтобы с нашей командой работал такой-то специалист? Это была, конечно, ошибка.
Думаю, что какой-нибудь клерк написал от балды — вдруг прокатит: за советских специалистов надо соответственно и платить, потому что родина вложила в их подготовку несметные средства. Я, когда увидел, сколько нулей в этом ответе, понял, что итальянцы к такому повороту не готовы. И ведь говорил им: не надо никому ничего писать… Короче, не склеилось в Италии, а жаль. Страна мне очень понравилась.
Потом Штаты, Нью-Йорк. Там меня поначалу тоже обнадежили: мол, американцы заинтересовались советским опытом развития гандбола, обратив внимание на большое количество армейских клубов, культивирующих игру. И пошло движение, что и для американской армии будет вовсе неплохо, если в вузах станут развивать этот мужской вид спорта.
Но потом дело как-то застопорилось. Думаю, с началом распада СССР янки пришли к выводу, что не стоит брать пример с государства, которое оказалось гораздо слабее, чем они думали. Вдобавок один наш эмигрант, тренировавший женскую национальную сборную, начал заниматься чисто советскими делами — подставные игроки, левые талоны… Его на этом поймали, судили и опять же пришли к выводу, что с русскими связываться не стоит.
А Америка такая страна, что там надо работать с первого дня. Но меня этим не испугать. Вначале стройка, заправка, затем фирма по установке пластиковых окон, потом такси. Возил людей по Нью-Йорку.
Опасно? Ну, не опаснее, чем в Минске. Человек, который вырос на Сельхозпоселке, темнокожих ребят с золотыми цепями на могучих шеях бояться не будет. Скорее, они его. Когда в лимузин пересел, то, считай, в высшую лигу перешел. В таких автомобилях только серьезные люди ездили.
Потом нашел еще более оплачиваемую работу — в бильярдном клубе. Хозяином, к слову был внук знаменитого Аль Капоне — Берд. Его брат Нил — владелец огромной строительной фирмы. Мой напарник по клубу Риччи раньше у него работал, потому Нил часто приезжал к нам, мы даже праздники вместе отмечали. У них так принято — в какие-то значимые даты собираться большой компанией.
Очень демократично, так что и у Берда я часто бывал дома. Известный человек не только в Нью-Йорке, но и далеко за его пределами, имеет массу знакомств во влиятельных кругах.
— Чему можно было научиться у братьев?
— Ничему. Тебе улыбаются и приглашают домой. У нас как? Если начальник зовет домой, то это что-то значит. Там — ровным счетом ничего. Если бы у Риччи вышел из тюрьмы очередной друг и его надо было устроить на работу, то меня спокойно попросили бы на выход. Так что никто особенно не заморачивается дружескими связями. Если уволили, то не надо биться головой о стену и предаваться воспоминаниям о том, как мы вместе ходили на баскетбол. Сразу же иди искать другую работу и забудь то, что было.
— Что произошло с вами в 1997 году?
— Меня расстреляли прямо возле собственного дома. Вышел из машины, а из проезжающего автомобиля выпустили автоматную очередь. Одна пуля попала в позвоночник. С тех пор я прикован к инвалидной коляске.
— Но почему стреляли в вас?
— Не могу говорить о причине, потому что она касается не только меня. Тогда я фактически умер. А пулю из меня достал врач, приехавший из Израиля. Кстати, наш, русский.
Поначалу боли были очень страшные. Настолько сильные, что рядом с моей кроватью в палате стояла машина, которая впрыскивала морфий, когда становилось совсем невмоготу. Но мне потом посоветовали отказаться от этого аппарата, чтобы организм не привык и не стал нуждаться в допинге постоянно. Тяжеловато было, но я же спортсмен. Перетерпел. А потом боль начала помаленьку уходить. И сейчас приходит, только если меняется погода или долго сидишь в одном положении. Но уже не то, конечно…
В общем, началась у меня совсем другая жизнь. Спасибо Капоне, помог, потом еще два года платил зарплату. Ну и жене Рите, конечно. В Минске она работала в знаменитом салоне-парикмахерской "Мечта" на пересечении улицы Ленина и Ленинского проспекта, делала маникюр. И, ясное дело, в Нью-Йорке уже через неделю нашла работу по специальности. Потом стала делать профессиональный makeup на свадьбы и праздники, а это в Штатах приносит хорошие деньги.
— Сегодня живете на пенсию по инвалидности?
— Да, и этой тысячи долларов мне хватает. После уплаты всех необходимых платежей остается еще 600. Жить можно, тем более что все медицинские услуги для меня бесплатны. Здесь, конечно, лучше не болеть — лечиться очень дорого. Когда мой сын учился в колледже, то эта страховка распространялась и на него тоже. Леша, кстати, потом стал тренером по фитнесу — очень успешным в своей профессии.
Как инвалид я имею право получить квартиру, за которую буду платить 150 долларов в месяц. Ее дает город, и, что интересно, можно самому выбрать себе район. Но я хотел бы, чтобы квартира была в Бруклине, где живу сейчас. Отличное место.
Чем хороша Америка, так это тем, что человек с ограниченными возможностями не чувствует себя ущемленным. Здесь хорошая безбарьерная среда. Возле меня метро — тоже нет никаких проблем. А вообще могу бесплатно вызвать машину, и она отвезет туда, куда надо. Количество вызовов не ограничено, хоть каждый день на ней катайся.
Если лететь отдыхать куда-то, то опять же ни о чем заботиться не надо. Меня встречают и провожают в аэропорту, да и вообще везде рады.
Я, кстати, и в Минск потом летал. Виделся с друзьями, с сестрой. Только к маме не мог заехать. Она так и ушла из жизни, не узнав, что ее сын уже двадцать лет как сидит в коляске.
Мы с ней всегда по телефону разговаривали. Потом по скайпу, но так, что она только мое лицо видела. Да и сестра узнала лишь тогда, когда ко мне в Нью-Йорк прилетела. Но она, конечно, ничего не рассказала — сообщила только, что у нас все очень здорово. Мама была счастлива это слышать. Им в девяностые ведь тоже нелегко жилось. Папе приходилось даже бутылки собирать и сдавать. Но потом все наладилось, пенсию хорошую дали, к госпиталю прикрепили как ветерана войны — и ее тоже. Мама прямо расцвела…
А что касается ребят, то как-то на Брайтоне случайно столкнулся с Олежкой Гагиным. Это еще в девяностые было, он тогда с женой приехал Нью-Йорк посмотреть. Конечно, присели, выпили, как полагается. С таким удовольствием старые времена вспомнили…
Саша Лоссовик ко мне прилетал, и неоднократно. Первые два раза я еще на ногах был. Валерка Богдан часто звонит. Да, Лешка Жук тоже приезжал. Все мои друганы по 88-й школе.
— А Сметана?
— Не, этого давно уже убили…
Лоссовик-затейник. В свинцовом жилете Спартака
Алексей Жук: "Пас на Каршакевича? Вот уже 40 лет переигрываю ту концовку, просыпаясь в холодном поту"
