Фамилия этого литовского линейного удивительно удачно подходила к стилю его игры и потому отлично запоминалась. Он и впрямь был похож на каучуковый шар — пружинистый и непокорный.
Гренадерскими габаритами и двухметровым ростом Йонас Каучикас не обладал. Но умел удивительным образом оказывался в тех местах площадки, которые были идеальны для приема голевых передач от партнеров из каунасского "Гранитаса". И место колоритного литовца в топе лучших бомбардиров советской высшей лиги не подлежит сомнению.
Правда, в сборную СССР Йонаса вызывали нечасто. Однако это никак не портит его впечатления от собственной спортивной карьеры. Свои спортивные награды наш герой не поленился перевезти из каунасской квартиры в дом под Гамбургом и с удовольствием показывает друзьям экспозицию, занимающую почетное место в гостиной.
— Да, такая превратность судьбы. Кто бы мог подумать, что я осяду в Германии, построю здесь дом и буду жить на немецкую пенсию? Но вот поди же…
Хотя, с другой стороны, я ведь поначалу не подозревал и того, что буду хорошо играть в гандбол. Учился в сельской школе. Там было два с половиной километра пешком до остановки, а потом еще вдвое больше на автобусе. А если автобус не приходил, что случалось, то весь путь после тренировки преодолевал шагом или бегом.
Дома оказывался не раньше десяти вечера. Отцу это не нравилось. Он то и дело отменял мои тренировки, потому что находилась срочная работа по дому. Но я старался сделать ее сразу после школы, чтобы потом помчаться обратно — в спортивный зал.
Он был в трехтысячном поселке Скаудвиле совсем крохотным — 18 на 9 метров. Но зато у нас был очень хороший тренер Марселинас Зельба. Он умел привить ученикам любовь к игре и потому взрастил сильную команду. Мы даже взяли второе на детском чемпионате Литвы. Опередили нас только ребята из Каунаса.
Что интересно, я никогда не играл за сборную школьников республики. Наверное, в том возрасте не представлял интереса для ее тренеров. Но после окончания средней школы решил поступать в институт физкультуры. Хотя папа и здесь мои намерения не одобрял. Хотел, чтобы самый младший из пяти его сыновей остался дома.
Но студентом я все же стал. И уже на первом курсе попал в юношескую сборную Литвы, которую тогда тренировал Витаутас Контвайнис — главный тренер "Гранитаса". Конечно, в той сборной я главным образом сидел на скамейке. Но на Всесоюзных молодежных играх 1973 года мы выступили неплохо, заняли третье место.
А потом тренер пригласил меня на тренировку "Гранитаса". Помню, всю ночь не спал — представлял, как это будет. Пареньком я был скорее худым, нежели здоровым. Зато мог много бегать и бороться. Но, думаю, все равно со стороны не производил впечатления игрока, который будет в основе.
Вскоре мы поехали на турнир в ГДР. И там Контвайнис сказал: "Давай попробуем". Вышел на площадку, затрясся от волнения. Друг отдал мне пас прямо в руки, а я залепил мяч прямо во вратаря. Бежал в защиту в ужасе: "О боже, это очень плохой старт!"
Но потом игра меня захватила, забросил семь или восемь мячей. И тренер после матча сказал: "Неплохо, Йонас. Играем дальше". Это было для меня самой большой наградой. Я стал стараться и работать больше прежнего.
Вспоминаю те времена с удовольствием. Мы проводили сборы в Паланге, и Контвайнис очень здорово нас всех… Есть такое неприличное русское слово…
— Мы поняли.
— Тренировались три раза в день. Тренер был неистощим на выдумку и придумывал упражнения везде: в воде, на песке, в лесу… Мы все были молоды, и нам это очень нравилось. Хотя условия были так себе — даже в бане оказывались редко. Но зато море — иногда она было теплым. Плюс песок на пляже и, конечно, красивые девушки!
Интересно, что в тренировках Контвайнис практически не использовал штангу. Она прописалась у нас только с приходом Антанаса Скарбалюса. Помню, когда в 1978 году я приехал на сбор национальной команды в Сочи, то здорово повеселил ребят. Они приседали со штангой весом килограммов в шестьдесят довольно бодро — раз по двенадцать-пятнадцать.
Вот и я стал под этот вес и присел тоже бодро, но в первоначальное положение уже не вернулся. Все хохотали. Руки у меня были еще более или менее, а вот ноги — слабые. Впрочем, к концу сбора я тоже приседал пятнадцать раз.
— Вообще-то ваш "Гранитас" мы помним как команду богатырей.
— Мы играли с головой. Хотелось не только быстро бежать и сильно бросать. Нас учили выматывать, обманывать соперника — когда заслон поставить, когда открыться. Постоянно на тренировках придумывали новые комбинации.
— Венец тех творческих исканий — победа в легендарном полуфинале Кубка ИГФ 1987 года над "Гуммерсбахом".
— О. такие матчи остаются в памяти навсегда. Наш "Спортхалле" был забит под завязку. Мы выстроили грамотную защиту, и это стало сюрпризом для немецких гостей. Мы завязывали их "бьющих" уже в десяти метрах от ворот.
Во мне тогда пробудилось дикое желание бегать и бросать. Вся наша задняя — Роландас Думбляускас, Раймондас Валуцкас, Вальдемар Новицкий — могла отдать хороший пас. Я открывался, ставил заслоны, делал шаг вперед — и все, защитник просто не успевал с ответом. Хотя и забрасывать было непросто — в воротах был все-таки великий Андреас Тиль. У меня были и ошибки. Но все равно, горжусь, что удалось забросить тогда тринадцать мячей, тогда как весь "Гуммерсбах" — всего двенадцать.
— После этого немцы должны были сразу предложить вам контракт.
— Увы, я все-таки был уже старым — 33 года. Но своим последующим зарубежным трудоустройством обязан повторному матчу. На нем присутствовал менеджер "Айнтрахта" из Хагена. Там он меня и заприметил. Обычно все охотятся за результативными полусредними, но он решил сделать ставку на линейного.
В Хаген я приехал в возрасте уже 36 лет. Клуб играл во второй бундеслиге, и уже в первый мой сезон мы чуть было не вышли в первую. Меня признали сильнейшим линейным лиги, я забросил 138 мячей и оказался в пятерке лучших бомбардиров. Правда, в следующем сезоне мы едва не вылетели — в Германии такое бывает.
— Уверен, будь вы на десяток сантиметров выше, сделали бы хорошую карьеру и в сборной СССР.
— Надо знать про те времена. В сборной играл отличный линейный Сергей Кушнирюк, а потом пришел еще и Саша Рыманов. Не забудем и Александра Резанова из Запорожья. Когда я приехал на сбор, то там было пять претендентов на эту позицию. Один из них — худенький литовец Йонас, который со своими 186 сантиметрами только путался под ногами.
Первый раз меня позвали в сборную в 1978-м, но накануне на тренировке "Гранитаса" в Паланге я сломал руку, и поэтому меня отправили домой.
Второй раз — в 1982-м. Ехал с легким чувством, думал, что ничего не теряю: удастся зацепиться — хорошо, нет — у меня всегда будет место в "Гранитасе". Не поехал тогда ни на чемпионат мира, ни на "Дружбу-84". Выиграл только Кубок мира в 1983 году, но и там большей частью сидел на скамейке.
Тренировки в сборной были, конечно, труднее, чем в клубе. И атмосфера другая. Ничего страшного, но надо было постоянно бороться с другими игроками, а они там были все как на подбор. Иногда из-за напряжения не спалось ночью. Но конкуренция только помогала созданию хорошей команды, так что Евтушенко все делал правильно.
И как человек Анатолий Николаевич мне нравился. Наблюдал за его работой, потому что сам видел себя в будущем тренером. С таким же вниманием относился к работе всех учителей, с которыми имел дело. Запоминал, как они вели тренировки и игры. Учился на перспективу.
— То было славное время, хорошее для учебы.
— Еще бы! В чемпионатах СССР мы два раза были вторыми и два раза третьими. Тогда эти достижения считались очень крутыми. А на Спартакиадах народов СССР в 1979 году взяли бронзу, а в 1983-м — серебро. Для нашей маленькой республики это очень хороший результат.
На высоком уровне держались почти десять лет. А теперь наш "Гранитас" не может стать чемпионом Литвы — мы сделали бы это, играя даже неудобными руками.
— В вашей команде были практически одни литовцы…
— За исключением вратаря — Михаила Юзько из Запорожья. До прихода тренера Скарбалюса вратари были нашим слабым местом. И когда он пригласил украинца Мишу, тот нам очень помог.
Не знаю, почему подобного не происходило в других амплуа. Наверное, литовские ребята и сами были неплохими — всегда находилось восемь-девять сильных игроков, и несколько молодых сидели в резерве. Но точно не было такого, чтобы мы принципиально не хотели в команду славян.
Михаил Юзько: "Когда Каучикас прочитал мое стихотворение о гандболе, у него задрожало сердце"
Когда Миша приехал, то я подумал: "Теперь Скарбалюс будет объяснять с ним на русском?" Но нет, ни одного слова! Миша сразу принялся учить литовский. Если что-то не понимал, то спрашивал, и мы переводили. У него с адаптацией вообще не было никаких проблем.
Конечно, вратарю в этом плане легче — не надо много говорить. Но его старания мы заметили, и они всем понравились. Приятно, когда с уважением относятся к твоему родному языку. Михаил довольно скоро отлично заговорил по-литовски.
— Команды из других республик любили приезжать к вам на туры…
— Это да. В магазинах у нас было богаче, чем у других. Хорошие гостиницы, удобный зал. Но справедливости ради замечу, что, например, в Запорожье и Тбилиси со всем этим тоже было хорошо — только играй.
Сильно смущал меня разве что Челябинск. Однажды не успел там поесть после игры, забежал в гастроном, купить колбасы. И услышал: "Давайте ваш талон". Оказалось, что почти все продукты продавались там по специальным талонам в придачу к деньгам. Меня это поразило…
У нас снабжение гандболистов было вообще неплохим — все-таки выдавали хорошие результаты. Когда родилась дочка, мы въехали в трехкомнатную квартиру, потом родился сын, и мы переехали в четырехкомнатную. Она остается моей до сих пор. Пока играл, купил две машины.
— Известная схема. Одну можно было продать по хорошей цене богатым грузинам?
— Нет, зачем? У нас не было таких традиций. Ездил сам. Маленький бизнес делали разве что на зарубежных поездках. Что-то брали за границу, обратно привозили дефицитные вещи. Можно было и самим одеться и продать.
— И все бы хорошо, но баскетболистов в Литве традиционно любили больше.
— Так они и играли лучше. Перед мировой войной литовцы два раза победили на чемпионатах Европы. Оттуда все и пошло. Хотя, конечно, когда мы выглядели хорошо, то на трибунах за нас болели и Сабонис, и Куртинайтис, и Йовайша. Но потом…
Баскетболисты всегда были с головой. Они и теперь хорошо выглядят. А что случилось в суверенной Литве с гандболом? Десять лет он еще шевелился, а потом стал сдавать. Из тех, кто мог бы тренировать, уехали почти все. Да они и не хотели стать тренерами.
— Что помешало остаться, к примеру, вам?
— Я собирался вернуться после двух лет контракта, даже семью с собой в Германию сначала не брал. Дети приехали позже и уже через год не хотели домой. В Литве тогда жилось плохо…
Нынешним летом побывал на родине и чувствовал себя там свободно. Не опасался за машину, оставленную на улице. Везде чисто и спокойно.
Но в девяностые в стране был ужас. Самым популярным вопросом был: "Чем занимаешься?" Обычный ответ: "Кручусь". Мы двадцать лет потратили на этот переход к благополучию.
…В Германии после завершения карьеры я начал работать. В 38 лет. Поначалу стал применять тренерские навыки, но деньги это давало небольшие. Поэтому у меня всегда было две работы. Сначала два года был на складе водителем погрузчика. Не сказать, чтобы меня это сильно изнуряло, вполне цивильно.
Но у меня всегда варила голова, и я искал работу легче. Нашел ее в почтовом отделении — за компьютером. После нее вечером на тренировке мог и сам с удовольствием побегать в нашей любительской команде как играющий тренер.
Нынешним летом стал официальным немецким пенсионером. Пенсия — 800 евро. Плюс литовская — 130, но там мне не засчитали четырнадцать лет трудового стажа. С ним общая сумма была бы за тысячу. Но мне и так хватает на жизнь. Тем более что и скопил немного на черный день.
Дом в 35 километрах от Гамбурга. Дети устроены: дочка работает врачом, сын — экономист в большой страховой фирме. Помогать им не надо.
— Так вы теперь как настоящий немец в возрасте должны путешествовать.
— Именно этим и занимаюсь последние годы. Уже пять раз был в круизах. Завтра улетаю на Тенерифе. А в планах пятимесячное кругосветное путешествие. Желаю себе одного — здоровья.
— Кстати, с ним-то как?
— В "Гранитасе" у меня всегда болели колени. Но два года во второй немецкой лиге дали им отдых. Что такое четыре тренировки в неделю после наших двух-трехразовых ежедневно? Восстановительный курорт.
Правда, когда в пятьдесят лет захотел поднять с земли листочек, у меня заболел позвоночник. Пришлось кое-что отремонтировать с помощью операции. Несколько лет назад были проблемы с сердцем. Прошел четыре шунтирования. Врачи все сделали хорошо. Потом в санаторий — и все нормально. Только теперь надо не забывать принимать таблетки.
Зато могу ездить на велосипеде. Утром делаю зарядку, хожу в бассейн. А шнапс если и пью, то очень мало.
Хотя я и никогда этим не злоупотреблял. В детстве, лет в 12-13, мог выпить вина на танцах — тогда это считалось доблестью, нам хотелось выглядеть немного взрослыми. Потом, лет в двадцать, уже другое — спортивный режим. Жена подтвердит. К тридцати знал в спорте почти все и мог сам себя регулировать. Ничего страшного, если выпьешь в день рождения. Главное — без излишеств.
— Советские команды настолько привыкали к туровой системе, что и отдыхали часто вместе. Всегда задумывался: как же вы потом нещадно бились на площадке?
— Однажды на профсоюзном чемпионате мы играли с запорожцами. ЗИИ всегда был командой проблемной — в немалой степени из-за того, что там были отличные вратари Саша Шипенко и Коля Жуков. Легкие мячи им было не забросить.
Так вот, тогда мы с Колей тепло пообщались на разминке, пошутили, вспомнили, как тренировались в сборной. А потом началась игра. И я с шестиметровой линии бросал Жукову тринадцать раз. А забросил только один мяч.
— Да разве такое бывает?
— Как видите. То ли я не сконцентрировался, то ли провел худшую игру в жизни, то ли Жуков — лучшую…
Хотя стоит признать, что Коля сыграл немало других выдающихся матчей. Но он совсем несерьезно относился к своему таланту. Жаль…
То отличное время вспоминаю с ностальгией. Гандбол дал мне все. Худенький паренек из литовской глубинки смог объездить Советский Союз, посмотреть Европу. А теперь хочу взглянуть на весь мир.
Три года назад мы отмечали в Каунасе тридцать лет той победы в Кубке ИГФ. Собрались человек тринадцать. Сходили с цветами на могилу Контвайниса — его уже лет десять нет с нами. Потом выпили по бокалу пива. Договорились снова собраться через пять лет. Это очень хорошо: увидеть друг друга, вспомнить былое…
Вы почему-то не спросили о моем рекорде. Возможно, он всесоюзный. Однажды играли в Запорожье против львовского СКА. Это был последний матч тура. А перед нами играли тбилисцы, и Анпилогову вручили приз самого результативного его игрока. Ближайший преследователь Саши отставал на десять с лишним мячей, и организаторы решили, что его уже не достать.
Только я забросил поначалу 12, потом 15, затем 20. И с трибун стали покрикивать: "Эй, а где приз для этого парня?". В итоге я сделал 22 броска и забросил 22 мяча. Стопроцентная результативность!
— Если бы в воротах был Жуков, показатель был бы другим?
— Это точно. Но знаете, что обидно? Никто о том случае не написал. Наши тренеры по приезде домой ничего не рассказали журналистам. Конечно, если бы так отличились Новицкий или Валуцкас, то это была бы серьезная новость.
— Почему же так притесняли легендарного линейного Каучикаса?
— Может, потому что я всегда говорил правду? В том числе в глаза тренерам. Особенно когда стал хорошим игроком. Со Скарбалюсом мог спорить до хрипоты. Хотя, каюсь, прав был не всегда. Но понял это уже потом, когда сам стал тренером.
А как-то раз поспорил с одним нашим вратарем, что из сотни отрывов заброшу ему не меньше чем в девяноста. Голкипер тот был не очень сильный, но экспрессивный и горделивый. Было чему его поучить.
Вся команда задержалась в зале ради небывалого зрелища. И я уж собрался было начать, но потом подумал, что пробежать сотню отрывов после двухчасовой тренировки будет слишком даже для меня.
И тогда я поменял условие: двадцать отрывов — двадцать голов. И на глазах всей команды не промахнулся ни разу.
Все-таки мне есть что вспомнить…
