Таких всемогущих гандболисток, как эта литовская австрийка, нынче нет. И это не ностальгическое брюзжание, а объективная оценка. Подтверждение этому — в нашем интервью.
Персона Аушры Фридрикас (в былые годы — Миклушите, Жюкене) настолько масштабна, что большой рассказ можно затевать о любом этапе ее карьеры. Тем более что с каждой минутой она говорит по-русски все уверенее и красочнее, извлекая подзабытые выражения откуда-то из прошлого.
Советский период со становлением в вильнюсской "Эгле" и триумфом со сборной СССР на чемпионате мира-1990... Независимая Литва и легионерские пробы в Испании... Золотые годы в "Хипо" Гуннара Прокопа и пять побед в Лиге чемпионов... Сезоны в Скандинавии и еще две виктории в главном еврокубке в составе датского "Слагелсе"... Сборная Австрии с бронзовыми медалями ЧЕ-1996 и ЧМ-1999... Признание лучшей гандболисткой мира-1999 по версии ИГФ (из уроженок СССР такой титул есть только у нее)... Послеигровая жизнь со множеством ролей и теперешней должностью главного тренера команды элитного австрийского дивизиона "Дорнбирн"...
В упоминаниях о ней в прессе можно встретить и такую характеристику — "самая успешная гандболистка мира". И неспроста: ее игровая карьера растянулась на 24 (!) года, и только побед в неациональных турнирах счетоводы "нашли" сразу 27. Мы, впрочем, ограничились "лишь" двумя часами разговора и двумя частями интервью, и первая из них уже начинается.
— Как в Литве вам удалось заложить такую базу, что вы стали одной из самых титулованных гандболисток мира и играли до 40 лет?
— Думаю, мне очень повезло. Я начинала с легкой атлетики. Оттуда пришла в гандбол. Развила координацию, быстроту, технику движений... В моем Друскининкае я имела очень хорошего тренера по гандболу, который увидел во мне что-то необычное. Уделял много внимания, ставил технику, работал индивидуально.
Теперь я сама тренер. И вижу, что если игроки не хотят, очень тяжело им что-то внушить. В этом смысле я сама проявляла интерес, хотела быть лучшей. Такой характер: если что-то делаю, то стараюсь, чтобы получилось хорошо.
К тому же гандбол — интеллигентный вид спорта. Было интересно. Интересно находить возможности сыграть креативно, забросить. Работа тоже важна. Слова многих опытных людей: десять процентов успеха — это талант, а девяносто — работа.
В шестнадцать лет я начала играть в высшей лиге чемпионата СССР за "Жальгирис" из Каунаса. Мне доверяли. Даже если делала ошибки, позволяли развиваться. Повезло мне и в "Эгле". Мы, шесть молодых игроков, попали тогда к тренеру Антанасу Тараскявичюсу. Он предоставил возможность двигаться дальше.
Чемпионат СССР был очень сильной лигой. Это тоже много дало в плане развития. Думаю, я попала в хорошие руки. Тренеры работали с душой.
— Получается, вы начали заниматься гандболом в 14 лет, а в 16 уже играли в высшей лиге чемпионата СССР?!
— Нет, в гандбол я пришла, когда мне было пятнадцать. А за "Жальгирис" стала играть в шестнадцать с половиной. Дело в том, что, как и говорила, я пришла из спорта. Координация, быстрота, динамика у меня уже были. Многие попадают в гандбол, не имея фундамента. Это очень тяжело. Надо одновременно и учиться игре, и закладывать физическую базу. Наверное, вдобавок ко всему у меня еще и гены, позволившие развиваться в этом виде.
— У вас были спортсмены в роду?
— Моя мама была легкоатлеткой. А папа играл в ватерполо. Но — не на высоком уровне.
— Вас наверняка — и неоднократно — звали к себе другие команды чемпионата СССР. Какие именно?
— Насчет переезда спрашивал Игорь Турчин. Но и сам же давал ответ. Говорил: из Литвы еще никто не уехал играть в другой республике. Многие знали, что мы останемся. Турчин попытался, а другие даже не пробовали.
— Почему литовцы не хотели уезжать? Ощущали такую сильную привязанность к родине?
— Не думаю. Просто у нас были хорошие условия, атмосфера в командах. Я ведь и когда играла в венском "Хипобанке", каждый год могла уйти в любой другой клуб мира. Приглашали на большие деньги, но для меня были важны атмосфера, дружеские отношения, тренировки, обращение тренеров. Не все решают деньги. Я не из тех игроков, которые быстро бросают все и идут на риск. В этом смысле я осторожная. Может, поэтому и оставалось в том клубе, где уже поиграла, где мои подруги.
— Что еще запомнилось о чемпионате СССР?
— Темперамент тренеров. Хорошая лига. Каждый мог как выиграть, так и проиграть. Очень высокий уровень. Конечно, жизненные ситуации. Очереди за хлебом, молоком. Теперь это кажется экзотикой. Но я с удовольствием вспоминаю те случаи. Наша жизнь была необычной.
Литва в этом плане ничем не отличалась от других республик. Вечером можно было даже молока не купить. Стояли и за мясом, и за фруктами. Хотя мы как спортсмены имели другие возможности, могли достать дефициты, получали талоны, продукты, недоступные нормальным людям. Все это история. Теперь рассказываю сыну. Когда он что-то хочет, говорю: а я не могу тебе купить. Или не хочу. И объясняю, как мы боролись за это.
Даже взять политику — так интересно было за ней наблюдать. Помню, когда умер Брежнев, пришел Андропов. Правители умирали, и на освободившееся место опять выбирали старого человека. Вот так политика передавала стулья. Перед чьей-то смертью люди получали этот стул. Социальная система, бесплатные доктора, жилье — теперь все это смешно, а тогда было нормально. Вспоминаю с удовольствием.
Люблю русские фильмы. "Собачье сердце" — или как там? Когда показываю этот фильм друзьям, перевожу и рассказываю, им так тяжело понимать, почему я смеюсь. Или "Двенадцать стульев". В той стране были прекрасные люди, которые с минимальным уровнем жизни чувствовали себя счастливыми.
— Читал, что ваш дед, боровшийся за независимость Литвы, вынужден был уехать в США. Увидеться с ним довелось?
— Да. Он имел право навещать нас. Но мои родители и мы не могли к нему выезжать. Первый раз я полетела к нему в Америку в 23 года. После этого стала ездить, когда захочу. А моя мама впервые отправилась к своему отцу, когда ей было 40. Каждый год подавала документы, и только в семидесятые смогла улететь.
— Оставаться в Литве дедушке было небезопасно?
— Как вам сказать? С наступлением советских времен его ждали или тюрьма, или Сибирь, или отъезд...
— Победный для сборной СССР чемпионат мира-1990 прошел в разгар борьбы Литвы за суверенитет. Перед вами стояла внутренняя дилемма: ехать ли на турнир?
— Поехала с удовольствием. Для спортсмена очень важно играть на таком уровне. Но было одно "но". В то время литовская федерация была на два года дисквалифицирована, команды не могли принимать участия в интернациональных играх. А для гандболиста два года много значат.
Почти все игроки "Эгле" уехали за границу. Я единственная не имела лицензии. Потому что на протяжении тех двух лет нам выдавали допуски в России. И у меня был договор, что я получу лицензию после чемпионата мира. Мне ее дали, когда я сидела в самолете, улетавшем на чемпионат мира в Корею.
Но это политика. Так получилось, что было быстро принято решение: мы расстаемся. В спорте в тот период все было дезорганизрвано. Поехала из-за лицензии и из-за того, что сама хотела.
— Чем памятна та поездка в Южную Корею?
— Это мой первый чемпионат мира. Была в сборной и в 1988 году перед Олимпийскими играми в Сеуле. Находилась в очень хорошей форме. Мне был только 21 год, но была уверена, что поеду на Олимпиаду.
За день до объявления состава меня вызвал на разговор Турчин. Сказал так: ты игрок будущего, уверен, что станешь лучшей гандболисткой мира. Но у меня есть те, для кого это последние Олимпийские игры. Он тогда взял Немашкало и Манькову. А меня — нет. Конечно, я обиделась. Потому что была в ужасно хорошей форме. Но это решение тренера.
В одном он не ошибся — я стала лучшим игроком мира. Почти десять лет была высоко в рейтингах, на местах от первого до третьего. Несчастье в том, что Немашкало порвала там крестообразные связки, а Манькова была беременна. Если бы он решил по-другому, возможно, я помогла бы команде стать не третьей, а первой. Но это спекуляции.
Да, тогда имела обиду. Но простила это Турчину. К тому же он предсказал мне хорошее будущее.
А с чемпионата мира запомнилось, что в социальном развитии Корея ушла тогда очень далеко по сравнению с Россией, с нами. На играх полный зал, по 20 тысяч зрителей. И эта была моя первая медаль на взрослых топ-турнирах.
— Ваши подруги по сборной вспоминали, что на гандболисток из других клубов Турчин кричал меньше, чем на игроков киевского "Спартака".
— Не сказала бы. Конечно, тех своих игроков он критиковал. Потому что было напряжение. Больше всего гандболисток он приглашал из своего клуба, даже в резервный состав. Когда ты так делаешь, должен от них и требовать больше. Потому что все говорили бы: а почему ты не берешь моего игрока, который сильнее? К тому же от кого тренер требует больше? От самых лучших. Правда или нет?
Помню один случай, который остался в моей голове. В первый раз поехала в сборную Союза к Турчину — с вильнюсской одноклубницей Сигитой Стречень. И она мне сказала: пожалуйста, на тренировках никогда не сачкуй. Потому что тренер имеет глаза даже на затылке. И если ты будешь так делать, может, больше в сборную не попадешь. А для тебя это площадка для подъема в мировой гандбол.
И вот приехала. Не чувствовала себя какой-то чужой. Хотя игроки с нами общались по-иному, как будто мы были из другого мира, из Европы. И на тренировке во время одного упражнения я сачканула. Там нужно было прыгать в высоту и хлопать двумя ногами, раскачиваясь из стороны в сторону. Я была последней — наблюдала, как делали это другие.
Таким образом надо было пробежать весь зал. Выполнила не на сто процентов. А Турчин стоял ко мне спиной и вообще-то этого не видел. И когда мы подошли к нему, он спросил: Аушра, как там называется у вас ансамбль народных танцев? Отвечаю: "Литва". Он говорит: ну, давай, "Литва", бежишь так два круга, а мы будем на тебя смотреть. И я поняла, что он видел, как я сачканула. И после этого я ни-ког-да в жизни так не делала. Он меня не обругал, но с юмором и красиво дал понять, что все видит и все знает.
Мне было очень стыдно. Все наблюдали. Ты молодой игрок, хочешь быть с опытными на одном уровне. Это было как унижение для меня.
— Возвращаясь к теме независимости Литвы: вы ведь были у здания парламента в знаменитое "кровавое воскресенье" в январе 1991-го.
— Когда молодой, ты такой мотивированный. Мы знали, что Литва оккупирована, что мы должны быть свободны. Ты растешь, все признаешь, но внутри чувствуешь себя литовкой. Тогда мы организовывались, встречались у парламента, телевизионной башни, проводили митинги. И да, мы с сестрой были там, стояли, когда проходили танки.
Вначале ничего такого не думала. Но когда пушку развернули на людей, был шок: а что будет, если они начнут стрелять? И реально, и нереально. Мы видели политические фильмы о войне, об убийствах. И что-то похожее теперь было перед нами. Могло случиться ужасное. Даже не могу описать те чувства. И страх, и мысли — шоковое состояние.
Оказалось, это была такая шутка. Стрелять они не хотели. Но впечатление от этого осталось. Когда пришла в себя и поняла, что творится, мы с сестрой отправились домой. Вся ситуация была больная. Есть политика, а нормальные люди погибают. Вообще-то всякие решения можно принимать в мире. И находить компромисс. Я очень чувствительна к этому.
— Как осуществлялся ваш первый заграничный переход — в Испанию? Вы получили тогда лицензию в самолете — что было дальше?
— У меня был большой страх. Поехала в Испанию одна. Не знала, что со мной будет, встретит ли кто-то в Мадриде. Но в аэропорт приехали два менеджера "Эрнани", один из которых говорил по-русски, старался мой страх уменьшить. Я попала в хорошую команду, в которой мне уделяли много внимания. Оказалась там как экзотический игрок. Первая иностранка. До сих пор с некоторыми общаюсь.
Я уехала зимой. Переходы в такое время были непопулярны. А команде из Сан-Себастьяна был нужен игрок. Еще до чемпионата мира знала, что туда поеду. Спустя время перешла в "Ремудас". В Гран-Канарии работал молодой настырный менеджер. Убедил меня. Там были лучше финансовые условия, лучше команда, выше амбиции.
— Чем интересна Испания?
— Боже, там такие свободные люди! Без напряга. Их фиеста меня просто замучила. Испанки очень дружелюбные и везде меня таскали. А у меня другое отношение: можно праздновать, но не так часто. Просто уставала от этих побегушек. Я такой человек, что мне нужно время и для себя. Испанцы — веселый народ. Двух лет там было достаточно.
— Читал, что в "Ремудасе" у вас возникли проблемы с контрактом.
— Нет. Я никогда с этим не имела проблем. Просто у меня был контракт на два года. А после Олимпиады-1992 Гуннар Прокоп хотел обновить "Хипо", искал игроков. Меня пригласили. Как говорится, протежировали. Хотя при этом ты сама должна добиться, чтобы в тебя поверили, взяли в команду.
Бывший клуб не мешал мне, не ставил подножек, вел себя по-джентльменски. В Гран-Канарии могли потребовать за меня деньги. Но до сих пор там говорят, что я была лучшим иностранным игроком клуба. И довольны, что помогли мне так развиться, что я попала в еще более сильную команду.
— После ухода из "Хипо" вы говорили, что Прокоп был строг и эгоистичен, что с игроками плохо обращались. Но не так давно у того вашего "Хипо" состоялась теплая встреча, на которой был и Гуннар. Время поменяло оценки?
— Время поменяло оценки, отношение... Я теперь как тренер понимаю, почему он от нас столько требовал. Все поменялось. Да, я простила всех. Обиды прощаю быстро. Если ты их носишь, они останавливают тебя. Как тормоза. Простить и идти вперед — это мой девиз. Вспоминаем только лучшее. В то время мы были результативны. С ним как с ментором мы добились успехов. Без него, может, не было бы этого — кто знает? Мы устраиваем такие встречи почти каждый год.
— Вспомните интересную историю про Гуннара.
— У него был принцип, что игроки должны все делать максимально. Расскажу такую. Когда Прокоп был зол после нашего проигрыша Лиги чемпионов, он сказал, что теперь мы будем трудиться как нормальные рабочие — по восемь часов в день. Восемь часов физической работы, беготни, "тренажерки". Это невозможно! Никто не способен сделать подобное. Так он хотел нас наказать.
Аэробика, потом короткая пауза и силовая тренировка, тхэквондо, беговое занятие и гандбол. Боюсь солгать, но это длилось месяц. Ха, мы действительно проводили в зале по восемь часов. Скажу вам, такого в жизни я нигде не слышала и не видела. Тогда мы очень обижались.
Второй случай. Он нас завлекал на ментальные тренировки. Гуннар был тренером и в сборной Австрии и всегда говорил, что мы не имеем большого выбора хороших игроков. И ментально команда должна быть очень сильной. И мы пошли в гору — 3100 метров высоты, лед. Никто не хотел, но он сказал: ну, девочки, мы только поднимемся — а потом нас спустят оттуда вертолетом. И мы ему поверили.
Два дня поднимались туда с тяжелыми рюкзаками в специальной одежде, обуви. Шли по шесть человек. Лед, пропасть — нас обучили, как нужно себя вести. И я так стремилась первой подняться, что ох! Думала, нас вертолет спустит. Когда мы залезли туда, увидели дождь, снег, непонятно что на небе.
И он говорит: девочки, а теперь мы спускаемся с горы на шнурах. Как альпинисты. Я была в шоке и плакала. Так разочаровалась в нем. Это была его шутка, он солгал. Обратно спускались злые! Пришли на станцию. И он нам купил шнапс. И потом так весело было. Рассказы, как мы поднимались, спускались... Он знал, как нас учить. Удивлял. Хотя все было строго.
— Еще вы говорили, что Прокоп учил игроков музыке и рисованию.
— Да-да. И это было. Перед чемпионатом мира 1995 года Гуннар пришел к выводу, что активный отдых для спортсменов — лучший отдых. Когда тренировались по три раза в день, в свободное время мы гуляли, спали, читали.
А тогда после утреннего занятия мы учили песни. Потом еще тренировка, обед. Следом лепили что-то из глины, занимались такими "искусственными" работами. Вечером изучали историю. Сидели с семи утра и до одиннадцати. Голова была полная! Уставали.
Придумывали, как уйти и немножко отдохнуть. Говорили, что хотим в туалет, а сами ложились на полчаса в комнате и прибегали потом обратно в студию. Что мы только не выдумывали! Потому что он был такой до смешного креативный человек, лишь бы добраться к успеху.
Мы занимались греблей, плавали по реке. Развивали выносливость — двадцать минут бегали, двадцать плыли в лодке на нужном пульсе. Тык-тык-тык-тык — гребешь! Потом из лодки — на велосипед. И тоже быстро-быстро-быстро. Ой, делали много разного. Еще он старался, чтобы мы поняли австрийскую культуру, выучили язык, водил нас в оперу, на мюзиклы. Чтобы мы интеллектуально развивались.
Другого такого человека нет и не будет. В этом смысле он легенда. Турчин — легенда как тренер. А Прокоп — легенда как мыслитель.
— В чем был секрет того вашего "Хипо"? Почему он долго доминировал в клубном женском гандболе?
— Потому что Гуннар собирал гандболисток, которые хотели выигрывать. Темпераментных, дисциплинированных, думающих. Очень важно, чтобы совпадала "химия". Он позвал самых хороших игроков. Не могу сказать, что таких не было в других клубах. Просто мы по характеру были настырные, не хотели проигрывать. Плюс условия для работы. Мы были профессионалами, проводили по две-три тренировки в день. Это очень важно, чтобы иметь выносливость, играть на высоком уровне без травм.
— Как встретили в Литве ваше решение принять австрийское гражданство?
— Были обижены. Хотя в спортивном мире все меня понимали.
— А вас такая реакция обижала?
— И да, и нет. Теперь они про это говорят по-другому. Да, обижены были в политическом смысле. В спортивном же плане все поняли, почему так случилось.
— Это решение далось трудно?
— Каждое решение, в том числе это, было очень трудным. Я писала плюсы и минусы, взвешивала. И для своего будущего приняла его.
— Если бы вы с Римой Шипкус остались в сборной Литвы, команда могла бы пошуметь, добиться высоких результатов?
— В том году, когда я не поехала на чемпионат мира, у нас была команда, которая могла выиграть медаль. Это было в 1993-м в Норвегии. А что касается будущего, если брать десятилетие, — нет, не думаю.
Вторая часть интервью: Аушра Фридрикас: "В женском гандболе не хватает личностей. Нет тех, кто может на площадке все"
Фото: Gepa, APA/HERBERT P. OCZERET, rankinis.lt, 2liga.at, oehb.at vn.at, laola1.at, Scanpix, epaper.vn.at, Nils Meilvang, Brian Rasmussen, из личного архива Аушры Фридрикас.
