Судьба этого великого гандболиста разделилась на две части. Первая протекала в СССР, причем не так уж и гладко, вторая, с семью победами в Лиге чемпионов, — за границей. Примерно на такие же смысловые половины разбилось и это интервью БЦ.
При всех регалиях Андрея Щепкина можно считать самым неудачливым игроком золотого поколения советских гандболистов на стыке 80-90-х. 210-сантиметровый линейный запорожского ЗИИ не попал в окончательную заявку сборной СССР на Олимпиаду-88. Не стал олимпийским чемпионом он и четыре года спустя, когда в обескровленную сборную СНГ призвать его должны были, казалось, со стопроцентной вероятностью.
После распада большой страны на суверенные государства Андрей, можно сказать, не заинтересовал сборную Украины. И думалось, что серебро чемпионата мира 1990 года так и останется самой ценной наградой в его коллекции.
Но судьба, забросившая Щепкина в 1991-м в испанскую лигу ASOBAL, совершила новый и, уверен, абсолютно неожиданный для бывших партнеров по сборной поворот.
Игра за сборную Испании принесла Андрею Щепкину медали двух чемпионатов Европы и бронзу Олимпиады 2000 года. А выступления за "Барселону" и "Киль" и вовсе сделали его культовым и единственным в своем роде гандболистом — семь (!) раз выигрывавшим Лигу чемпионов.
— Ну что сказать? Я своей карьерой доволен. Никогда никому не завидовал и был уверен, что упорная работа рано или поздно даст результат. Просто у каждого своя судьба. Может, все дело в том, что я поздно раскрылся. Да и грех было этого не сделать, попав в такой шикарный клуб, как "Барселона". Там я отыграл тринадцать сезонов бок о бок с отличными гандболистами — лучшими в мире.
Потом повезло еще раз — в 2007 году, когда было уже за сорок. У "Киля" возникли проблемы с составом, поломался ряд ведущих игроков, и клуб пригласил помочь в чемпионате и еврокубках.
Я, конечно, согласился. Было очень интересно попробовать себя в бундеслиге. Это, безусловно, лучший клубный чемпионат в мире, и так, как там, к гандболу не относятся нигде.
Считаю, если ты не играл в Германии, то видел не все. В Испании картина написана совсем другими красками. Есть "Барселона" и еще пятнадцать команд вокруг нее. Все предсказуемо, и потому такого зрительского интереса к чемпионату, как в Германии, нет и близко. К сожалению, прекратили существование или потеряли потенциал такие клубы, как "Тека", "Сан-Антонио", "Эльгорриага"...
— Судьба отдала вам должок за первую часть карьеры.
— Согласен. До того как пришел в "Барсу", результатами не отличался. Хотя я был в сборной Союза и многому научился у Анатолия Евтушенко, Семена Полонского и Спартака Мироновича. Особенно у последнего.
— Но скажите для начала, как вы оказались в гандболе.
— В этот вид я пришел в одиннадцать лет. В моей школе в Новой Каховке было только две секции — легкой атлетики и гандбола. Сами понимаете, выбора особенного не было, тем более старший брат уже занимался ручным мячом.
После интерната начал играть в первой лиге в УСХA — в команде на базе сельхозакадемии в Киеве. Тогда у нас была мечта — выйти в высшую лигу чемпионата СССР. Два года пробовали, но ничего не получилось.
А потом меня позвали в Москву — в МАИ. И поступило еще предложение из Запорожья, на которое я сразу же откликнулся, потому что ЗИИ был любимым клубом с детства.
Когда приехал, на моем месте играл Сергей Кушнирюк. Но он уже сходил, и через год я стал основным линейным. Восемь лет таковым и оставался. Команда у нас была, конечно, интересная и своеобразная.
— Знаем. Семен Полонский говорил в интервью, что главными нарушителями режима в ней были сборники: тот же Кушнирюк и Александр Шипенко.
— Eсли рассказывать все, что тогда происходило, мне придется потом вас убить. Слишком много будете знать.
— Не надо. Интересно, вы попали под воздействие легендарного тандема?
— Нет. Никогда не увлекался тем, что не помогало мне расти. Но и совру, конечно, если скажу, что был идеальным — грешки имелись у каждого. Но все-таки я был скорее режимным игроком, потому что имел цель — добиться в спортивной карьере как можно большего.
В те времена — это не секрет — люди зачастую приходили на тренировку сразу после того, как вставали из-за стола. Это было не только в Запорожье, этим грешил весь советский спорт без исключений.
Конечно, несправедливо было бы стричь всех под одну гребенку. Большинство, конечно, держали себя в руках, но хватало и других, для которых банкет считался законченным, лишь когда они падали лицом в салат. Сейчас уже понимаю, что если бы они этого не делали, то могли бы играть еще несколько лишних лет. Пару-тройку точно.
Почему сегодня люди выступают в возрасте за сорок лет? Они более профессиональны. Не делают глупостей, которыми грешили их предшественники. Не выпивают в один присест две бутылки водки, не издеваются над своим здоровьем, загоняя организм в красные зоны перегрузок после удачно проведенных выходных.
Плюс повысившийся уровень медицины. Плюс материальное стимулирование, которое не сравнить с тем, что было. Плюс куда более качественная экипировка…
Сейчас все другое — те же кроссовки, в которых играют профессионалы. Мое поколение даже не знало, что это такое. Получить экспериментальные кеды московского производства уже считалось шиком. Ну а если тебе выдавали кроссовки "Адидас" родом из той же Москвы — это был космос.
Хотя какой там космос… Толщина подошвы всего четыре миллиметра, и беречь эти кроссы надо было как зеницу ока. Потому что у тебя всего одна пара, а когда будет следующая, неизвестно никому.
Сборники — конечно, другое дело. Можно было получить доступ к дефицитам. Квартиру легче получить, машину купить вне очереди.
— Рост у вас 210 сантиметров — отличная рекомендация для вызова в сборную. Евтушенко таких ребят приветствовал.
— Да, советский гандбол всегда любил высоких игроков. Тогда в чемпионате СССР существовало такое правило: на тур команда должна была приезжать, имея в составе одного игрока не ниже 200 сантиметров, еще одного — не ниже 195. И такого же роста вратаря.
Если же это условие не выполнялось, то пятнадцать минут команда играла в меньшинстве. Поэтому все старались везти высоких парней. А потом люди и сами поняли, в том числе в других странах, что высокорослые игроки дают команде преимущество.
Мы всегда приезжали на туры на день раньше — для сдачи тестов. Не помню, чтобы кого-то после них забраковали, тем не менее это тоже было стимулом для повышения общефизической подготовки.
Хорошо, что на что-то закрывали глаза, иначе наш Леня Беренштейн как минимум одну игру пропускал бы. Увы, его прыжок с места до норматива никогда не дотягивал, что, впрочем, не мешало ему творить чудеса на площадке. Это вообще был боец с большой буквы. Советский гандбол остался перед ним в большом долгу — и все из-за пятой графы в паспорте.
В сборную Евтушенко позвал меня в 1985 году. Никогда не забуду день, когда надел майку с гербом СССР. И тем, что в ней потом играл, буду гордиться до самой смерти.
— Как приняли в команде?
— Тогда была такая, средней величины дедовщина. Мячи поднести, водички подать. Сейчас, не знаю, наверное, нет такого. А для тех времен это было само собой разумеющимся делом.
Я тогда смотрел на ветеранов, открыв рот. Стариков понимали и уважали. Опять же теперь, наверное, все по-другому. Но когда ты о людях только читаешь или видишь их по телевизору, а потом они вот здесь, рядом, то эмоции испытываешь непередаваемые.
— Кто был нефомальным лидером команды в то время?
— Для меня Саша Рыманов и Юра Шевцов. Юра опекал молодых, и никогда не забуду, как во время первой поездки со сборной случился небольшой конфликт с моим участием. Надо было принять решение, но поступил неправильно. Юра поговорил со мной и дал совет. Может, другой старик отнесся бы иначе, но он нашел доброе слово, успокоил и помог.
Помню, сборная проиграла Суперкубок в Дортмунде. Я тогда провел на площадке совсем немного и потому был вдвойне огорчен результатом. А Саша Рыманов сказал кое-что и поднял настроение до небес. И как таких людей мне сейчас не вспомнить?
— Вашими конкурентами в сборной в то время были Рыманов и Нестеров.
— Вначале вторым после Рыманова был я. Потом появился Юра и вошел в команду очень быстро. В то время он был в лучшей форме, чем я. Я это признал. Когда он поехал на Олимпиаду в Сеул, то у меня не было никаких вопросов к выбору тренеров.
— Но был ведь еще чемпионат мира 1990 года, где вы оказались уже игроком основы.
— Да, но выходил больше в защите. За полгода до этого мы выиграли Суперкубок в Германии, буквально разгромив в полтора десятка мячей сборные ГДР и Румынии. Тогда и в газетах писали, да и мы сами так думали, что поедем на чемпионат мира и там всех оттопчем.
И мы действительно играли хорошо, но в финале удача нам изменила, уступили шведам 23:27. И для нас всех это стало шоком, мы просто не верили, что такое может случиться. Ведь до этого пахали в Новогорске так, как никогда. Весь сбор или тренировались, или спали, ни на что другое сил уже не хватало.
Форму набрали отличную, но так бывает в спорте. Шведы играли раскрепощено, от них звания чемпионов никто не требовал. В отличие от нас. В СССР любое другое место, кроме первого, считалось неудачей.
— Барселона-92 прошла мимо вас.
— Перед ней произошла смена тренерского состава. Были там свои дворцовые интриги…
— Знаю, что письмо от имени команды на исполкоме федерации гандбола читал именно Щепкин.
— Однако вы информированы… Ладно, расскажу, как было. Евтушенко хотели снимать, и мы, игроки сборной, подписали письмо в его поддержку. Все пятнадцать человек. А через две недели было заседание исполкома федерации.
От сборной поехали туда Юра Нестеров, Андрей Лавров и я. В первый день этот вопрос не поднимался. А во второй, так получилось, я остался один, ребята куда-то уехали.
Вопрос о Евтушенко оказался в повестке второго дня последним, все уже собирались расходиться. Я встал и прочитал письмо в поддержку Анатолия Николаевича. Нам хотелось, чтобы они с Мироновичем оставались тренерами сборной.
— А кто письмо писал?
— Точно не помню, но мнение было общим. Мы собирались командой и обсуждали, потому как видели: что-то идет не так. Евтушенко с Мироновичем были идеальным тандемом.
Анатолий Николаевич — хороший организатор и мотиватор. И, конечно, нельзя было сбрасывать со счетов его огромный тренерский опыт. Спартак Петрович — идеальный практик. Он ввел тот новый метод тренировок, который принес ему результат в Минске.
С приходом Мироновича закончился примитивный гандбол, который был раньше. Начались все эти отрывы и пасы в линию с отскоком… Шевцов и Шароваров входили в линию, а Каршакевич с Гопиным отдавали им пасы. Или наоборот. Путали защиту. А задние разрывали то, что оставалось — под руководством Жоры Свириденко и Тюпы — Андрея Тюменцева.
Спартак Петрович сделал революцию, и все потом начали играть по-советски, по Мироновичу.
— Судя по тому, что произошло потом, вы за свою преданность Евтушенко пострадали.
— Если сейчас все вернуть, поступил бы точно так же. Это было дело принципа и чести.
— В олимпийскую Барселону новый тренерский штаб вас не взял.
— В конце 91-го я уехал играть в Малагу. Там уже был Валера Гопин. Мы отлично проводили время, неплохо играли и, признаюсь, готовились к Играм.
Но меня на сборы не вызвали. Повезли на Олимпиаду Андрея Барбашинского и Олега Гребнева.
— Уж последнего вы точно были сильнее.
— Вот честно скажу, положа руку на сердце — обиды нет. Мне никогда не нравилось быть вторым, особенно явственно ощутил это в "Барселоне". Из тринадцати лет одиннадцать играл в защите и нападении все 60 минут.
Но в то время отнесся к выбору Мироновича и Максимова нормально. Я никого не казнил.
Да и сейчас не буду никого ругать. Благодарен и за первую половину карьеры, в которой отличился не так, как во второй. Но в ней были Полонский и Евтушенко, которые дали мне возможность играть на высшем уровне. Мы тогда первого Шефом называли, а второго — Папкой. Всегда вспоминаю их с улыбкой и благодарностью. Жаль, что были между ними и разногласия, но это жизнь.
Мироновичу тоже не устану говорить спасибо. До сих пор использую его наследие в тренировках своих команд.
— Чемпионат Испании в начале девяностых был удивительным — там едва ли не в полном составе играла сборная СССР-СНГ.
— В один сезон — специально посчитал — там выступал двадцать один гандболист из бывшего Союза.
— И почти все оказались в клубах по двое. А в "Барселоне" вы были один. В чем, кстати, уникальность этой команды?
— В первую очередь в поддержке футбольного клуба. Это не немецкая история, в бундеслиге команды самодостаточны. А если в Каталонии футболисты решат завернуть краник, то на следующий день гандбольная команда прекратит существование.
Второе — когда я пришел, там уже работал Валеро Ривера. Человек, с которым у меня всегда были непростые отношения. Он меня уважал и любил, знал, что я нужен в его игровой схеме. Но вместе нам было трудно.
Ривера — хороший тренер и организатор, благодаря ему я попал в команду, за что вечно буду признателен. Но хороший парень — не профессия. Чтобы управлять клубом, в котором особые игроки, нельзя быть хорошим для всех. В то время топ-гандболисты играли в других местах, у нас была КОМАНДА — большими буквами. С менталитетом победителей, с дисциплиной и структурой лучшего клуба в мире.
— С Мироновичем Риверу можно сравнить?
— Спартак Петрович был тем тренером, который никогда не повышал голос. Но когда ты его слушал, у тебя дрожали коленки. Он умел вести игру без крика и одновременно держать всех на взводе.
Валеро намного более темпераментный. У него были другие возможности, он брал тех гандболистов, которые ему нравились. А Миронович делал игроков из тех, кто был.
Если проводить параллели, то советской "Барселоной" можно назвать московский ЦСКА, минский же СКА — это совсем другая история. Миронович сделал свою собственную фабрику. Он брал полуфабрикаты и лепил из них суперигроков. Самая эффективная система, которая существовала тогда в СССР.
— Зато в ЗИИ были отличные вратари, которых хотел бы иметь в своем составе любой советский клуб.
— Это верно. Коля Жуков — это был мегаталант. И если бы он режимил, то… Хотя он и так был один из лучших в мире.
— Круче Лаврова?
— Лавер — это отдельный разговор. В 26 лет попасть в сборную и выиграть после этого три Олимпиады может только человек незаурядный. Андрей — яркий персонаж сам по себе и вратарь, конечно, тоже выдающийся. Он умел читать игрока, и когда тот бросал, уже знал, куда полетит мяч.
Для меня он и Жуков — два лучших вратаря советского гандбола. Жизнь Коли закончилась трагично. Это был человек, который для друга снял бы с себя последнюю рубашку. Его любили все. Настоящий русский человек — в лучших проявлениях.
— Почему многие после спорта спивались?
— Мне кажется, люди просто не видели для себя мотивации в дальнейшем. Падал жизненный уровень. Уходила возможность ездить за границу. Ты вроде и поднялся с самого дня — все же были простыми ребятами, а сейчас снова надо туда отправляться. Все осталось в прошлом. Денег "на жизнь" было собрано немного, и они как-то быстро закончились. Да и здоровье…
Советские гандболисты ведь на тренировках пахали, отдавали себя борьбе полностью, выигрывали для родины медали. Но вне обычной среды часто падали в салат. После таких перегрузок идти на тренировку и делать то, что предлагалось, было неправильно. Здоровье гробили.
Этим гордиться не стоит, и когда читаешь в воспоминания бывших спортсменов о своих похождениях, то думаешь: ну и чем все закончилось? И не кажется ли тебе, что ты недовыиграл и недоиграл из-за того, что у тебя когда-то не хватило мозгов относиться к своей работе профессионально?
— Те двадцать с лишним советских гандболистов в Испании стали потом другими?
— Да. Не помню, чтобы кто-то из них попал в скандальную хронику из-за своего неспортивного поведения.
Продолжение интервью Андрея Щепкина читайте на БЦ уже сейчас!
