О жизни олимпийского чемпиона 1992 года Андрея Барбашинского можно снять кино. Правда, с одним непременным условием: он должен сыграть себя сам.
Дело в том, что такой дозы харизмы и колорита невозможно представить ни в ком другом. Он и сейчас, в небольшой очереди к прилавку в одной из минских кофеен, вызывает повышенное внимание соседей.
И не только двухметровым ростом и могучей статью, но и своим немецким, на который без проблем переходит, отвечая на очередной телефонный вызов. Девчонки шушукают сзади. И невольно мысленно примеряешь к Андрюхе каску, темный мундир с засученными рукавами и вешаешь ему на шею "шмайсер" — даже видавшие виды "партизанские" режиссеры с "Беларусьфильма" изумились бы: какой типаж!
Но Андрей Станиславович не такой. Чего греха таить: некоторые его товарищи по сборной СССР различных созывов были бы рады подработке в массовках патриотического кино. Но у директора иностранного общества с ограниченной ответственностью уйма дел совсем другого порядка.
Вот и в Минск из любимого Гродно он вырвался лишь на пару дней, чтобы отдохнуть с семьей во время школьных каникул. А еще — заглянуть в федерацию да прогуляться по улицам, которые помнят его сильно худым и исправно налегавшим каждым пятничным вечером на популярный в те времена торт "Ленинградский".
А теперь даже не берет к чаю настоящий круассан, какой в этой кофейне выпекают не хуже, чем в Париже. Вот пижон!
Хотя нет, Андрей обидится на это определение — при каждом удобном случае он любит подчеркивать, что сам он плоть от плоти народа и его чаяния для него закон.
По этой причине наш герой теряет всю наличную мелочь, когда к нам неторопливо и с достоинством подходит степенная старушка с грустными глазами. Его жена Ирина замечает потом: "Никогда не знаешь, как вести себя в такой ситуации. Я как-то раз подала человеку на хлеб, а потом увидела, как он такси тормозил. Неприятное было чувство…"
Наши люди в булочную на такси не ездят. А булки не едят, потому что худеют. Андрей Барбашинский ведь по-прежнему любит побегать в гандбольном зале.
— Какие вопросы ты курируешь в федерации как ее зампред?
— Ну, конкретного списка поручений у меня нет. Большей частью занимаюсь ветеранами, детям пытаюсь помочь. Уже второй год провожу открытый чемпионат Гродненской области среди мужчин с участием восьми ветеранских команд.
Ну и, конечно, традиционный турнир в родных Ошмянах на мои призы. В этом году к нам приедут десять детских команд: из Латвии, России, Украины и Польши. Армяне тоже собирались сборную привезти. В мае сделаем аналогичный турнир для девочек.
— Один из твоих сыновей, знаю, тоже играет за сборную Гродно.
— Да, на "Zubr Cup". Матвей 2004 года, но не учится в спецклассе и потому тренируется с младшими ребятами — три раза в неделю. Данные хорошие. Рост 195 — играет, как и я, в линии. А Захар — он на пять лет младше — подался в баскетболисты. И тоже делает успехи.
Вообще брестчане придумали отличный детский гандбольный турнир — на мой взгляд, лучший на территории бывшего Союза. Главное его достоинство в том, что полноценный календарь получили команды из глубинки — даже тех городков, где население не дотягивает и до десяти тысяч.
Хотя, конечно, когда ребята оттуда приезжают играть в Минск, то теряются. Детвора где в основном тренируется? В школьных залах. А они — сам знаешь какие…
— Ты как раз самый удачный пример того, что олимпийского чемпиона можно вырастить даже в двухкомнатной квартире — если убрать перегородки. Напомни: какого размера был твой первый тренировочный зал в Ошмянах, у тренера Виктора Ромулевича?
— Шесть на шесть, сейчас там кафешка. Иногда захожу, вспоминаю. Основной зал был в третьей средней школе — по сути, баскетбольная площадка с гандбольными воротами.
Зал узкий, короткий, без флангов. Когда готовились к соревнованиям, то мелом делали новую разметку, ставили ворота к большой боковой стене и на них играли. Ну а если зал был занят, шли в детскую спортивную школу.
Конечно, 36 квадратов — это что-то с чем-то. Но все равно лучше, чем ничего. Знаю, раньше там был какой-то хозблок, и поэтому все было очень компактно — кабинет директора служил еще и тренерской, и раздевалкой для детей.
Мне повезло, конечно. Тогда каждой команде надо было иметь в составе игрока ростом не ниже 196, и именно поэтому меня брали играть по всем возрастам.
Была ли в детстве мечта? Скорее, цели. Вначале попасть в сборную Гродненской области. Затем в республиканский интернат. Потом в СКА, в молодежную сборную СССР. В 19 лет я стал в ее составе чемпионом мира, а в 22 — победил на Олимпиаде.
Это сегодня все материализовано, а раньше было дикое желание чего-то добиться. Спорт для меня никогда не был романтичным — он был тяжелым. И многие нагрузок не выдерживали. Это сегодня все хорошо с питанием, а раньше…
Спортивный интернат в Минске. На завтрак, обед и ужин — рыба. Выходили на остановке "Комсомольское озеро" и уже за километр чуяли этот запах.
Стаканы в столовой не мыли, просто опускали в теплую воду. Утром тот сам из рук выезжал. Это сейчас у пацанов условия, медицина…
Лучшим развлечением на досуге у нас были походы в кафе "Пингвин". На его месте теперь стоит отель "Европа". Это был павильончик, где можно было и мороженого поесть, и торт купить. В пятницу вечером брали "Сказку" или "Ленинградский"! Двенадцать человек — комнаты 70 и 70-а. Значит, торт на шестерых. Это было так круто!..
Денег, правда, не хватало, все были приезжие. И потому в выходные ходили на станцию разгружать вагоны. Щебень, лук, изюм — все, что там было. А потом отправляли Андрея Миневского в пригород Шабаны, чтобы он получил за работу.
— Ох, тяжела дорога к олимпийскому пьедесталу.
— А ты думаешь, становишься олимпийским чемпионом, и потом всю оставшуюся жизнь можно купаться в деньгах и славе? У меня было время, уже после Барселоны, когда банально нечего было поесть. Приходил в армейскую спортивную гостиницу, помогал разгружать машину, и мне давали буханку хлеба. Я жевал его, усевшись прямо на ступеньках.
— Куда же делись олимпийские чемпионские премиальные?
— Ушли к Мише Якимовичу, который уезжал играть в Испанию. Купил его "Жигули".
— Не могу не отметить: отличное вложение капитала.
— По молодости много глупостей совершал. Но через все надо было пройти. Я так понимаю: это моя судьба. Сложись она по-другому — не стал бы таким, как сегодня.
У меня никогда не было "звезды". Всегда легко общался с простыми людьми. А если знакомился с сильными мира сего, то не знал, как потом специально поддерживать с ними отношения. Вот другие умеют, а я… наверное, просто к этому не стремился. Зачем? Всегда надо полагаться на себя. Да и вообще все люди одинаковы, и правильно уважать каждого.
— Кого уважал сильнее всех, когда пришел в СКА?
— Уважал команду. Там были невероятно крутые люди. Но я точно ни перед кем не заискивал.
— Очень сплачивают не только тренировки, но и совместные застолья. Сергей Покуркин из краснодарского СКИФа в недавнем интервью заметил, что это было традицией: после тура чемпионата Союза игроки сбрасывали нагрузку вместе.
— Не думаю, что это нужно обсуждать. На днях один уважаемый футболист написал в соцсетях: я люблю раки и пиво. А сотни и тысячи детишек уважают его как кумира. И что они думают?
— Ну, положим, ты тоже когда-то мог возвышенно думать о своих кумирах. А в раздевалке они оказались земными.
— Ну да, нормальными парнями не без недостатков. Раньше ведь как было? Если кто-то курил, то его выгоняли из сборной. И потому это приходилось делать тайком. Вытаскивали в туалете заслонку из вентиляции, засовывали туда башку и пыхтели. А бычки топили в унитазе, чтобы не оставалось следов.
Кто-то выпивал, кто-то много гулял с девчатами. Но это командная семья. Какой смысл выносить что-то на общий суд? Пусть дети учатся на хороших примерах.
Мне, например, повезло пройти школу минского СКА. Меня слепили как личность и всему обучили. Горжусь, что там тренировался.
Скажу больше. Убежден, что теперешняя сборная Франции играет в тот же гандбол, какой был у сборной СССР времен Спартака Мироновича. Те же быстрота, выносливость, сила и комбинации. Ведь и в 1988-м и в 1992-м там был люди, способные, как тот же Карабатич, сотворить чудо, в одиночку обыграть кого угодно.
Когда наши победили в Сеуле, я был счастлив: в той команде играли пятеро минчан! Но никак не мог представить, что через четыре года сам окажусь на их месте.
Мы тренировались, как проклятые. Прости, но иногда невозможно было присесть "на горшок" или после двух дней нагрузок приходилось спускаться по лестнице спиной вперед — так были забиты ноги.
Помню, после двух олимпийских дней в Барселоне массажист массировал стартовую семерку, и все мы выли от боли. Мышцы — как камни. А ведь никто тогда не думал, что сборная СНГ сможет на что-то претендовать.
— Ситуация была аховая. Добирали людей в состав в последний день...
— Не знаю всех мотивов отказов, но по каким-то причинам не приехали Нестеров, Атавин и Тучкин. А мы сильно на них надеялись.
— Ну, положим, у Тучкина как у бывшего одноклубника о причинах ты мог бы спросить.
— Не принято. Когда человек принимает такие решения, никто не лезет ему в душу.
— Но вы ведь понимали, что без этих серьезных мастеров вам будет очень тяжело.
— Это само собой. Тем более перед Играми за два года мы выиграли, кажется, только один турнир. А оба спарринга против венгров накануне Олимпиады проиграли. Хотя и догадывались, что физически нас подготовили здорово.
— Кто был главным движком той сборной?
— Можно посмотреть, кто как забрасывал. Гопин с Гавриловым — по два-три мяча, Якимович с Дуйшебаевым — по пять-семь, ну и Барбашинский — четыре-пять. Плюс Лавров в воротах. Защита 5-1 или 6-0. Расставляли руки, и все на них висли. Лавруша кричал только одно: не дайте бросить с девяти метров!
Максимов надел джинсы, тенниску и с сумкой в руках пришел на первую игру. Мы тогда победили, а на следующий матч он облачился в спортивный костюм — жарко все-таки. Но мы в один голос сказали: так никуда не едем. Макс без разговоров развернулся и пошел переодеваться.
В тех черных туфлях, джинсах и тенниске ему пришлось провести всю Олимпиаду. Лавров тогда тоже проявил неосторожность, сказал: я понесу мячи. И всю Олимпиаду их таскал! А Максимов — сумку. Никто не знал, что в ней. Хотя мы и догадывались.
— Миронович и Максимов — это был гармоничный тандем?
— Если учесть, что людьми они были разными, то да. Максимов больше нас жалел. Он считал, что Миронович команду уж слишком гонял. Тот брал Гребнева, Киселева, других ребят не из Минска и начинал. А мы, армейцы, все как на автомате. Максимов говорил: вы все равно прыгаете, как зайцы, чего вас еще тренировать?
Ну и прибаутки его, конечно. По складу он говорун, не мог без веселых историй. У нас в минском СКА был такой Коля Жук — тоже сказочник отменный. Вот если бы его выставить против Максимова, тот, пожалуй, был бы озадачен. А среди нас конкурентов у него по этой части не было.
— Мироновича, выходит, не считаем?
— Это совсем другие подходы. Мы уже знали: если он выходил из своей "Волги-2410" с хмурым видом и губа внизу, то все — хавайся в бульбу. На тренировке было все: кросс, спринт, барьеры, штанга, блины, набивные мячи — упахивались по полной.
Если улыбался, то все хорошо. Но ни у кого не было и мысли задать какой-то вопрос — настолько все его то ли уважали, то ли боялись.
Но с юмором у Спартака Петровича тоже все в порядке. Только он своеобразный. Ну, например, сидим возле третьего корпуса в Стайках, ждем шефа. Вялые все с утра. Подъезжает, выходит. Улыбается вроде: "А чего не разминаетесь? Идальго, взять!" Идальго — это его овчарка на заднем сиденье.
Ну, здесь все, конечно, что есть сил деру в двери. А кто не успел, того Идальго за жопу и прихватил. И все — за три секунды обстановка разряжена, тренировочный тонус обретен.
— Так ведь интересно все же: что оказалось в той максимовской сумке?
— Балалайка — раз.
— Объяснимо.
— Остальное — вина различных сортов. Хотя это и в других наших сумках нашлось. Макс еще удивился: "Да как же вы это провезли?" — "Мы не были бы советскими спортсменами, если бы не сумели этого сделать". — "А если бы мы проиграли?" — "Ну, тогда пили бы с горя".
На самом деле мы в Барселоне от фиаско были на волоске. Чуть не "попали" исландцам и французам. У нас земля уходила из-под ног. Особенно в матче против французов. По ходу игры уже подумал: все, нам трындец. Но команду вытащил Якимович — с языком на бороде.
Уникальный, конечно, игрок. Тучкин говорил: я уже приземляюсь, а у него все еще идет взлет. Миша мог бросать из любого положения. Гандболисты знают: есть такие хитрости — подбиваешь человека при прыжке, и тот, утрачивая координацию, теряет и в силе, и в точности броска. На Мишу этот прием почему-то не действовал. Он был летающим танком.
Я восхищался Талантом Дуйшебаевым, он гениальный игрок. Но то, что делал для него Якимович, было невероятно. Если Миша махал своим веслом, то на него вылетали двое, и Таланту оставалось или в прорезку пойти, или один в один убрать защитника, а для него это было элементарно.
И при этом Мишин рост 184 на коньках и в шапке, хотя он везде уверяет, что 188. Хорошо сбитый мужичок, которого в Испании называли Белорусский Медведь.
— В финале вы соперничали со шведами — тогда чемпионами мира...
— Были уверены, что их-то победим. Они как-то понятно для нас играли. Шведы, конечно, были потом чрезвычайно расстроены. У них были очень серьезные призовые. Все было привезено и стояло неподалеку от зала. "Volvo-960".
— А ты на свои премиальные — подержанные "Жигули"…
— А больше ни на что не хватило! 2600 долларов. Выдали потом в Москве, в Министерстве спорта.
— Как отметили золото?
— В раздевалке на массажном столе были расставлены пластиковые стаканы и бутылки из волшебной сумки. Кто что хотел, тот то и пил.
Обычно после игр не более получаса — и уезжали. А мы тогда пару часов в бассейне и славе купались. Когда шли на награждение, сняли мокрые майки и надели мастерки. Вернулись, а там спионерили все нажитое нелегким трудом — полную экипировку. Хотя я и до того случая замечал, что в Барселоне работают большие мастера по этой части. В зале идешь — хлопаешь по рукам зрителей, а потом бац — напульсника-то и нет…
Огорчились, конечно, пропаже — да ладно… В деревне вытащили балалайку — для чего-то же Максимов ее притащил. Играть, конечно, никто не умел. Так, для форсу, чтобы все видели, кто идет.
Хотя все и так понимали, что мы чемпионы, и кричали, что молодцы. Аплодировали. Было весело и здорово. Навсегда тот день запомнил.
— Еще бы. Едва за двадцать, а ты уже олимпийский чемпион, и впереди жизнь. Наверняка пошли предложения из зарубежных клубов?
— В том-то и дело, что все они были перед Олимпиадой. Но Миронович сказал: станешь олимпийским чемпионом, тогда и уедешь. А после Барселоны все трансферные окна уже закрылись, и потому пришлось вернуться в СКА.
Поиграл еще там. Однако, скажу честно, без особого желания. Ведь понимал, что на пике и надо переходить в сильный чемпионат. Но поехал не туда, куда следовало. Хотя откуда было знать, что у испанского "Хувентуда" закончатся деньги и я полгода просижу там на кипятке и хлебе? Даже одолжить не у кого было — все такие же бедолаги.
Закончилось тем, что вице-президент клуба купил на свои кровные билет до Минска. А через три месяца позвали обратно. Но у меня снова не было денег на билет.
— И что ты сделал?
— Поехал к маме в Ошмяны — куда же еще? В Минск вернулся со 124 кило веса. А вдобавок, когда отправился на отцовских "Жигулях" прощаться с родней, попал в аварию. Вылетел через боковое стекло, получил сотрясение и что-то там сломал.
1994 год — тяжелое для меня время. Немного потерялся. Но хватило ума вынырнуть. Поехал в "Веспрем". Венгры предложили семилетний контракт и дом на Балатоне. Но язык там такой, что даже и не пытайся выучить.
Отправились в Испанию на еврокубковую игру. Туда позвонил агент Герд Бутцек и предложил бундеслигу, "Хамельн". Поехал туда с удовольствием. Все-таки гандбольная страна. Отыграл год и получил травму. В клубе мне сразу же нашли замену. Когда восстановился, перешел в "Эмсдеттен". И там шесть сезонов во второй лиге провел.
— Да уж. Как-то не очень получилось.
— Не в то время я уезжал. Если бы перед Олимпиадой, когда звали, карьера могла бы пойти по-другому. От французского "Иври" было очень серьезное предложение. Они хотели тогда подписать меня и Дуйшебаева. Но потом Талант с Мишкой в испанскую "Теку" уехали.
— Хотя, с другой стороны, многие твои сверстники-победители сейчас живут большей частью воспоминаниями. А ты руководишь успешным бизнесом.
— Просто у каждого своя судьба. Многое еще и от окружения зависит. Вот у меня, к примеру, жена очень надежная. Я ее тыл, а она — мой.
У нас с Ирой было много испытаний. А когда все время приходится чего-то добиваться, то это капитально закаляет характер. Ведь за рубежом мы не разбогатели. Вернулись из Германии домой. Ирина сказала: тебе надо поставить зубы. А я не мог. Две штуки все удовольствие стоило. Но если я их потрачу на себя, чем семью кормить? Так она настояла.
— С тех новых зубов и ведет отсчет бизнес?
— Белорусский его период. Но я ведь в Германии не только тренировался, но и работал. В Эмсдеттене базируется компания, которая занимается выпуском кроватей, матрацев и всего, что нужно для хорошего и качественного сна. На тамошней фабрике прошел все этапы производственного процесса. Потом поднялся в офис и дальше учился уже там.
— Страшно было начинать новую жизнь в качестве директора похожей белорусской фабрики?
— Страшно было в Чечню ездить. Ведь ортопедические решетки мы делали из бука, а он произрастает только там и в Краснодарском крае.
Тогда все просто было — садился на машину и ехал в Краснодар. А там казаки с саблями, один к одному из фильма "День выборов". Удивлялись: как так, человек из Беларуси приехал. А мне самому надо было во все вникнуть. "Давай отдохни, вечером все вопросы порешаем". — "Нет, давайте сейчас, мне еще в Германию потом пилить". У колонки умылся — и в обратный путь.
Из Чечни бук со снарядными осколками приходил — это было начало 2000-х. Суммы фигурировали большие, все время на нервах. Но ничего, договаривались.
Сегодня, конечно, легче. Перепрофилировали производство — делаем полностью спальные системы: одеяла, подушки, чехлы и так далее. Обработка древесины, полуфабрикаты, системы для сна.
Я наемный директор ИООО "Белабеддинг". Предлагали стать собственником. Но мы с женой подумали и отказались. Пусть все будет так, как есть. Мне нравится быть управляющим менеджером. Когда туда пришел, работали 37 человек, а сегодня 260. 92 процента продукции идет на экспорт — в Штаты, ОАЭ, Европу, в Россию тоже, понятно.
Зарплата у работников неплохая для жителей небольшого городка — пятьсот долларов. Но сейчас сложно, рынок очень просел. Да и бардака хватает. Об этом и по телевизору говорят, так что ничего нового не открою.
— С ребятами, с которыми играл, встречаетесь?
— Раньше часто всем звонил. Но один друг как-то сказал: если кто-то хочет общаться, он сам тебя наберет. И я прислушался. Как-то однобоко все было. Инициатор почему-то всегда я: давайте соберемся! И если не я, то кто? Выходит, это и не нужно никому.
Я вот думаю: борцы вроде бы сами по себе. А потом, после спорта, объединяются и друг друга поддерживают. А у нас наоборот: вначале все вместе и действительно собираемся, время проводим, а потом конец карьеры, и бац — разбежались в разные стороны и страны.
— Перестали нуждаться друг в друге.
— Наверное. Я с Мишей Якимовичем сто лет в одной комнате прожил. Были времена, когда чуть ли не каждый день виделись. А сегодня набираешь — телефон отключен. Таланту звоню раз в год. Последний раз — когда хотел его на одно спортивное мероприятие соблазнить, поиграть. Но у него как раз отпуск с семьей пришелся на те дни.
— Грустно?
— Если честно, немножко да. Досадно. Вспоминаю, как на юбилее Сани Тучкина в Перми встретились пятьдесят олимпийских чемпионов. А потом на площадку вышли.
Так здорово было — как будто на двадцать лет назад вернулся. И ведь ничего не забыто — как на автомате выходим и те же пасы отдаем, что и в 92-м.
Я сейчас с гродненскими ребятами играю. Скорость, понятно, уже не та. Хотя если сбросить килограммов пять, можно и ускориться.
Потом, конечно, спина болит, все былые травмы ноют. Но как же здорово...
