Обувь можно не снимать. Защитник легендарного минского СКА времен Спартака Мироновича шаркающей походкой перемещается по коридору двухкомнатной квартиры в центре столицы Беларуси…
Скорость этого передвижения в буквальном смысле черепашья. А пол под ногами хозяина явно истосковался по тряпке и швабре. Появись Евгений Сапроненко, памятный белорусским любителям гандбола сорокалетней давности двухметровой статью и емким прозвищем Жорж, на минской улице, шумящей внизу, он гарантированно станет предметом общего любопытства.
Собственно, там, на улице имени вождя трудящихся, я и увидел его в один из апрельских дней. Подвозил на питерский поезд биатлонистку Надю Скардино и, став в пробке напротив ГУМа, обнаружил долговязую худющую фигуру на углу Ленина и проспекта Независимости. За минуты, что мы торчали в заторе, Жорж преодолел по тротуару не более десятка метров.
А я успел рассказать олимпийской чемпионке, родившейся на следующий год после ухода Жоржа из большого гандбола, всю нехитрую его историю. Благо декорации той кульминации были перед глазами — не хватало только давно упраздненного наземного перехода, вблизи которого армеец бесстрашно вылетел наперерез кортежу первого лица тогдашней БССР. Уже через мгновение он был перехвачен крепкими руками шустрых хлопцев из машины сопровождения. И фактически враз сделался армейцем бывшим — в обоих значениях этого слова, спортивном и прямом.
"И что, в гандбол потом больше не играл?" — заинтересовалась Надя. Я покачал головой. "Так навести его потом. Обязательно. Болеет ведь человек, жалко… С таким ростом, наверное, много забрасывал?"
Слово спутнице, конечно, даю. Но вот приукрашивать бомбардирские заслуги Жоржа не буду. Школьником я просмотрел немало игр команды Мироновича и, кажется, лишь раз видел Сапроненко в атаке. Тогда, отбившись в защите, минчане понеслись в фирменный отрыв. И впереди всех каким-то непостижимым образом оказался защитник Сапроненко — он почему-то поспешил забрасывать, а не на замену.
Дворец спорта ухнул от неожиданного восторга, когда птицей взлетев над шестиметровой зоной, Жорж вколотил мяч в ворота. Вид у него был немного смущенный. И даже партнеры с трудом удержались от соблазна поаплодировать.
Если все армейцы золотого состава ходили у белорусских болельщиков в любимцах, то Сапроненко вызывал у публики чувства смешанные. Было абсолютно очевидно: если бы не драгоценный рост, шансов оказаться в лучшей команде страны у Жоржа не было бы никаких, даже несмотря на внешнюю фактурную сопоставимость с напарником по центру обороны Александром Мосейкиным.
Жилистый Мосей заслуженно слыл работягой, столкновений и борьбы не чурался. А его суровое лицо, кажется, никогда не знало улыбки. Не разглядеть ее было и у Жоржа.
Но, говорят, в тот несчастливый для себя вечер 1986 года он, напротив, приветственно помахал черной "Волге". Что было вполне обоснованно: Сапроненко возвращался домой в настроении благостном, проводив приятеля, с которым они неплохо перед этим посидели на Жениной кухне…
…Мое знакомство с Жоржем до недавнего времени было заочным. Он то и дело всплывал героем потешных историй, которыми делились ветераны того СКА. Главных комедийных персонажей было всегда два: ловелас Владимир Михута и патологический лодырь Жорж.
"Он был настолько ленив, что никогда не ждал, пока заварится и остынет чай, сразу доливал холодную воду", — с улыбкой вспоминал Спартак Миронович. И добавлял: "Сам по себе уникум, мог стать отличным спортсменом, если бы не лень. Прирожденный атлет, которого никто не мог перепрыгнуть. Вот делали мы "жабки": пять серий по семь прыжков из приседа. Жорж в унынии, рабочей инициативы ноль. Он оживился только тогда, когда специально для него я сделал объявление: если кто-то преодолеет расстояние в шесть прыжков, то серия у него будет лишь одна. И что ты думаешь? Сапроненко на глазах преобразился в Карла Льюиса. Получите ваши шесть прыжков!"
Главному тренеру вторил его помощник Леонид Бразинский: "Счастливая Женина звезда взошла в городском военкомате. До этого мы не подозревали о его существовании. Но бдительные советские офицеры, мотивированные просьбой Мироновича искать высоких парней, исполнили долг добросовестно. Жоржа вычислили и определили в спортроту. В казарме ему, как полагается, выдали форму и постельные принадлежности. Через пару дней старшина Ковалевский, проверяя порядок, не обнаружил на одной из кроватей ни наволочки, ни простыни.
"Чья?!" — "Моя", — доложился новобранец Сапроненко. "Где белье?!" — "Да в тумбочке". — "А какого … оно там делает?" — "Так это… Спать же и без него можно". Парню было просто лень отвлекаться на тряпки".
…Звонок Михуте. Есть уверенность, что тот не терял связи с давним собратом. Так и есть, славный бомбардир помнит даже адрес и сам вызывается стать коммуникатором. Вечерним докладом сообщает: Жорж еле двигает языком, и, наверное, общаться с ним вернее с утра и до обеда.
Именно так это работает: после двенадцати намечающийся герой интервью снимает трубку и соглашается на встречу — правда, очень слабым голосом, который сложно и расслышать.
Моя миссия все отчетливее попахивает провалом. Но из головы не идет эпизод из "Афони". "Вот пусть бы Вольдемар в фонтан и нырял, вечно тебе больше всех надо!" — "Да это она меня Вольдемаром называла!". Эх, Надюша, и зачем я это тебе обещал?..
Бывают интервью, о которых все знаешь заранее. Поэтому по дороге посещаю культовый универсам "Центральный". Чай, шоколадки, банкомат. Работает только кафетерий — с реставрированными панно из 50-х и видом на главный минский проспект. А в большом зале ремонт. Продали разорившийся "Центральный", завершается его век, начатый еще при Петре Машерове — самом почитаемом белорусами руководителе советских времен.
Машеров спорт любил, постоянно ходил на футбольное "Динамо", а в преддверии Олимпиад отдавал в полное распоряжение гимнастическим сборным СССР Дворец спорта: делайте, что хотите. Думаю, нарисуйся тогда Жорж перед его "Волгой", все обошлось бы вполне гуманно: армейца пожурили бы и отпустили на поруки — разбирайтесь, Спартак Петрович, уж сами…
Но с эпохой правления Жоржу не повезло.
Зато повезло с жильем — женился на волейболистке, которой квартира досталась по наследству. Гандболистам выделяли жилплощадь на окраинах, а здесь — самый что ни на есть центр. Супруга умерла лет восемь назад, и теперь хозяин у дома один.
Окна комнаты, в которую приглашает меня Жорж, выходят прямо на улицу Ленина. Уличная пыль надежно защищает стекла от солнца и обеспечивает помещению полумрак, в котором тревожным светом мигает плазменный телевизор.
Банка на журнальном столике полна окурков. На полу пылятся еще два приемника — ламповые, отечественного производства. А тот, который включен, расписывает подробности очередного заговора врагов, коварно взявших родную страну в пылающее кольцо. Пульт на попытку снизить напряжение ситуации, увы, не реагирует.
"А давайте посидим в другом месте". Хозяин не протестует и шаркает на кухню. Там такая же пепельница и две пустые трехлитровки на столе. А еще не первой молодости холодильник "Снайге-117" в углу.
Вот оно. Сюжет всегда выгодно украшается такими приветами из прошлой жизни. Агрегат приобретен явно не на премию за выигрыш Кубка кубков в 83-м.
На мой пытливый взгляд Жорж откликается неожиданной иронией: "Это презент от приятеля-миллионера. Теперь он в доме-интернате для инвалидов. У него там своя комната". Закуривает.
Самое время задать первый вопрос.
— Какие воспоминания остались у вас о спортивной карьере?
— Да ну ее… ту карьеру, — обезоруживает Жорж простотой ответа и задает тональность разговору.
— Ну как так? Все спортсмены говорят, что лучшая часть жизни — это та, которая проходит на аренах. Болельщики, победы, слава…
— Моя лучшая точно не там прошла.
— В ваших словах сквозит обида.
— Обиды нет. С чего бы?
— Карьеру в лучшем европейском клубе вы закончили курьезным образом в 27 лет.
Это первый вопрос, который Жоржу, похоже, интересен.
— Там ведь как получилось? Заглянул в гости наш вратарь Олег Васильченко. Посидели, я пошел его провожать. Усадил в такси на проспекте и направился домой — прямо через дорогу. А там машины — пришлось перебежать...
И вдруг, как назло, милицейская "Волга" с мигалкой. За ней еще одна — а в ней первый секретарь ЦК компартии Слюньков. Отсюда и вся история.
Меня потом менты спрашивали: ты, когда руками размахивал, кому знаки подавал? А я им говорю: что за ерунда — просто поприветствовал кортеж.
А я же военный, по должности прапорщик, приписан к танковому взводу. У человека, который меня туда зачислял, хорошее чувство юмора. Но у меня даже военной формы не было. Попробуй, найди на такого танкиста. Хотя материал выдали, можно было пошить, но…
— Поленились?
— Ага. Но пять суток на гарнизонной гауптвахте просидел. Приезжали генералы с вопросами. А потом поперли меня и из армии, и, соответственно, из команды. Все решалось где-то наверху, спорить было бесполезно.
— Вы потом с Мироновичем разговаривали?
— Да. Но что он мне скажет?
— Какой он человек, на ваш взгляд?
— Маленький такой, невысокий.
— Как вы вообще в гандбол попали?
— Чисто случайно. Я из Партизанского района призывался, а в городском военкомате подошел какой-то майор. Он длинных для СКА высматривал. Ну и ладно.
— Однако любопытно, как вы выдерживали нагрузки Мироновича. Остальные-то ребята были подготовлены долгими годами тренировок.
— Если выполнять все задания, можно было умереть. Поэтому приходилось сачковать. Думаешь, я такой один был? Но Миронович ведь как: одних он гонял, а другим все с рук сходило. Избирательный подход.
— С кем в СКА вы крепче дружили?
— С Игорем Кашканом. Он сейчас живет где-то в районе автозавода, таксует. Мы с ним в венгерский город Сегед на матч Кубка кубков в 83-м захватили на продажу моторы. Они хорошо ушли за форинты. А оттуда привезли часы электронные. Я одни маме подарил, а остальные сдал в комиссионку. Неплохой подъем получился.
А еще Париж помню. Отличный город. Мы во Францию в коммерческое турне ездили. Но тогда там не с кем было играть. Все летели в одни ворота. Сейчас, конечно, ситуация изменилась.
— Наверное, это трагедия — заканчивать карьеру в расцвете сил.
— Так я потом еще годик за Кишинев поиграл, в первой лиге. Подъезжал к ним на туры. Платили. Так почему нет?
— Тренировались самостоятельно?
Взгляд собеседника моментально набух искренним недоумением.
— В армию я ведь ушел из радиотехнического института, полтора курса там проучился. Так что потом работал электриком в гастрономе "Столичный". Года два или три, пока с директором не поругался.
А затем начался в жизни самый хороший период. Ты ведь о нем спрашивал? У нас тогда малое предприятие организовалось — продажа видеомагнитофонов и, соответственно, их обслуживание. Зарплата была под тысячу долларов — для 90-х годов очень даже хорошая. Командировки по всему бывшему Союзу. Что ты… Даже серьгу в ухо вставил.
— А зачем?
— И не отвечу. Для красоты, наверное. Стильно…
Собеседник мечтательно присвистнул. Впервые за время разговора взгляд его потеплел.
— Сейчас уже не работаете?
— Не. Только пенсия. Триста рублей (120 долларов — БЦ).
— Как же на нее можно жить?
— Ну вот как-то ведь живу.
— А чем занимаетесь?
— Да ничем. Телевизор целыми днями смотрю.
— С ума не сойдете?
— Как чувствую такую опасность, ставлю кассеты. Видиков у меня хватает. Фильмов полно, все и не пересмотришь.
— С ребятами из команды встречаетесь?
— Саню Каршакевича в НОКе видел — нас на какое-то чествование пригласили. Юру Шевцова — на гандболе, езжу иногда на его сборную посмотреть. Остальные мужики что-то в деревню потянулись. Васильченко, Михута, Мосейкин — все там. Мосей к себе приглашал, на хутор.
— Нормальный вариант. Здоровая пища. Работа на свежем воздухе мышцы укрепляет. Вам бы, наверное, не помешало.
— Да ну. Что там делать? Козлов пасти?
Чувствуя завершение моей миссии, хозяин, согласно канонам гостеприимства, отправляется в другую комнату. С очевидно возросшей скоростью. И возвращается не налегке: "Хороший самогон…"
…Через пять минут в кафетерии "Центрального" я заказываю продавщице советское пирожное "корзиночка". Наблюдаю, как жгучий кипяток наполняет пластмассовый стаканчик. И ловлю себя на желании попросить добавить туда, кроме чайного пакетика, немного холодной воды. Тороплюсь.
Хотя зачем? В доме на другой стороне улицы остался человек, которому некуда и ни к чему спешить. И, судя по всему, он неплохо себя чувствует. Спокойное течение его жизни лишь однажды нарушил сбой в городском военкомате.
А потом все вернулось на круги своя. И сегодня о Евгении Сапроненко помнит разве что самый дотошный болельщик минского СКА. Ну и, конечно, беспокойный сосед, который и сегодня непременно заглянет к нему в гости. На ту не початую нами чекушку…
