Он идеально соответствует расхожим представлениям о настоящем эстонце. Интеллигентно-доброжелателен, нетороплив, тщательно подбирает слова и, конечно, ироничен.
Говорят, именно таким Урмас Трядер был и во времена чемпионатов Союза, когда защищал ворота московского МАИ. Впрочем, на площадке он преображался и превращался в неукротимого и взрывного перехватчика, который однажды установил фантастический рекорд по отражению пенальти в одном матче, наглухо "засушив" не кого-нибудь, а минских армейцев. И став настоящим кошмаром для Александра Каршакевича, который прежде промахивался с "точки" лишь в единичных, исключительных случаях...
— Верен ли такой посыл: если мужской литовский гандбол в советское время был в передовиках, латвийский ходил в крепких середняках, то эстонский был, скорее, аутсайдером?
— Это правда. Наша команда "Йыуд" представляла колхоз имени Кирова, играла во втором дивизионе и лавров действительно никогда не пожинала. Нам создавали удобные условия. Можно было даже не всегда ходить на работу — только тренируйся. Но даже это мы делали неважно, что я понял позже, попав в Москву.
— Как часто вы тренировались?
— Обычно раз в день. Народу приходило маловато, так что играть "семь на семь" было невозможно. Тогда выбирали баскетбол, а потом бросали по воротам. С другой стороны, игроки в составе были в основном опытные, так что, возможно, более интенсивный режим им был и не нужен.
Главным стартом у нас котировались Всесоюзные сельские игры. Если мы занимали там призовое место, это считалось хорошим результатом. Наши руководители оставались довольны — команда решала задачу, ради которой существовала.
Основными соперниками были литовцы и краснодарский "Урожай". Если мы вдобавок обходили и кого-то из них, то сезон считался идеальным. Ну и, понятно, надо было стать чемпионами Эстонии. Не самая сложная задача.
— Как колхоз обеспечивал своих гандболистов материально?
— Зарплата была неплохой — 200 рублей. Но чтобы ее получить, все же требовалось ходить на работу — неделю или дней десять, уже не помню.
— Управляли трактором?
— Работал на стройке. Месил раствор для колодезных колец. Еще в жестяном цеху покрывали лаком листы. По сути, это была неквалифицированная работа, с которой мог справиться любой.
— В такой команде можно было играть и до пенсии. Но в конце 70-х вы сорвались в Москву...
— После Спартакиады 1979 года ввели правило: в каждой команде должен был играть вратарь не ниже 190 сантиметров. Их начали искать. Тогда наш тренер и судья Валентин Беляев рекомендовал меня в МАИ.
Мы на той Спартакиаде как раз играли против команды РСФСР, и у меня неплохо получилось. После этого разведчики маевцев пришли еще на игру с армянами и убедились, что факт моей надежности не был случайным. Меня вызвали на сборы в Калининград.
— Как обживались в одном из сильнейших тогда клубов страны?
— Поначалу было так тяжело, что всерьез подумывал о возвращении домой. В Эстонии мы никогда не занимались так напряженно. Три тренировки в день! Мой организм с большим трудом переносил эту нагрузку. Но я дождался выходных, хорошо выспался, и после этого настроение заметно улучшилось.
Я знал, что в команде хватает знаменитых игроков, и пытался вычислить их по поведению. Полагал, что звезды должны давать понять окружающим, кто есть кто. Но все в МАИ вели себя спокойно и просто. Я только потом узнал, кто из них Василий Ильин, кто Владимир Кравцов, а кто Виктор Махорин.
— Как они отнеслись к вам?
— С интересом. Хотя никаких нюансов, связанных с моей национальностью, не возникало. Разве что перед первой заграничной поездкой тренер Альберт Гассиев зачем-то сказал: "Смотри, Урмас, только не дай деру".
— Ну вот! Так всегда: первыми в таких нехороших намерениях подозревали представителей именно балтийских республик.
— Да, подобные представления действительно были. Но у меня таких желаний не возникало никогда. Хотя один раз предложение все же услышал. В 1981 году на турнире в Голландии. Разминка проходила в каком-то коридоре, и подошедший мужик начал развивать тему, как здорово жить в свободной западной стране.
Но я ему честно сказал, что мне это неинтересно. Уехать в то время можно было только "с концами". А как родители? Как я им в глаза смотреть буду? Да и вообще, смогу ли когда-нибудь это сделать? У меня тогда и сомнений не было, что Советский Союз просуществует еще много-много лет.
Со временем мне стали доверять место в воротах как сменщику Валентина Сычева. Старики говорили: "Эх, Урмас, поздно ты к нам попал, надо было раньше". Ну а как раньше? Раньше я в армии служил, в Севастополе, в морской пехоте.
— Не сахар.
— Ну как сказать… Когда у тебя хорошая спортивная подготовка, то можно служить в любых войсках. Мы в основном были на кораблях в морских походах. Дежурили, например, у берегов Гвинеи. Считалось, что она выбрала правильный путь развития, и мы это направление оберегали, чтобы страна уж точно не свернула никуда в сторону.
— Как с дедовщиной?
— Пару случаев. Но полк у нас был образцовый, и с "дедами" сразу же разобрались: кого-то судили, кого-то подальше отправили. И оставшиеся уже не рисковали проявлять прыть.
— МАИ в свое время считался командой интеллигентов. Игроки занимались в аудиториях крылатого института всерьез, некоторые даже ученые степени потом получили.
— Когда я пришел, то славное время осталось уже в прошлом. Все ребята из команды учились в институте физкультуры, и я не стал исключением. Мы были только членами спортклуба МАИ, чтобы иметь право представлять его на всесоюзной арене и за рубежом.
Новички и молодые игроки жили в десятиэтажном общежитии на территории студенческого городка. Зайти туда мог не каждый. ВУЗ считался элитным, поэтому жилищные условия были хорошими даже по нынешним меркам. Блочная система, две комнаты на двоих, ванная и туалет общие.
В городке был свой кинотеатр. Там показывали много заграничных фильмов. Заведующая каким-то образом доставала их еще до выхода на массовый всесоюзный экран. Устраивали культурные вечера, и я помню, как на них дебютировал совсем молодой Миша Задорнов — он ведь выпускник МАИ.
Популярностью в городке пользовались и дискотеки. Это в пору перестройки они стали платными, а тогда на них можно было попасть, только если у тебя хорошие отношения с кем-то из маевцев. Мы всегда были желанными гостями, потому что привозили из-за границы пластинки с популярной западной музыкой.
— Рискну предположить, привозили не только пластинки.
— Конечно. Была даже история на таможне в 1980-м, когда мы возвращались из Франции. Нам устроили тщательный досмотр, после которого всю команду дисквалифицировали.
— Это за что же?
— За чрезмерное количество джинсов в багаже. Причем проходили эти чемоданы по дипломатическому коридору. Но нас, похоже, уже ждали. У каждого, в зависимости от опыта и заслуг, была в тех чемоданах своя квота. Мне, например, разрешалось провести пять единиц. Кому-то больше, кому-то меньше. Но пострадали все одинаково.
Сейчас, конечно, об этом и смешно, и странно вспоминать. Все лежит на прилавках магазинов в любом городе, нет нужды что-то тащить с другого конца света. Но тогда все это было в порядке вещей. Привозили магнитофон "Шарп" или "Сони" и чувствовали себя на седьмом небе.
Впрочем, мне и другим молодым ребятам тогда сказали: не переживайте, через полгодика вас простят — только тренируйтесь. Правда, надо было еще и работать. Мы с Виктором Махориным трудились в кинотеатре: рисовали плакаты и объявления. Так уж получилось — в детстве я увлекался рисованием, а Виктор довольно профессионально действовал плакатным пером.
Все это время наша команда играла, усиленная мастерами из других клубов высшей лиги. Потом молодых вернули, а многие ветераны ушли — в том числе и Сычев. И если раньше я главным образом выходил на замену, то затем стал основным вратарем.
Тренировал команду тогда Юрий Климов — интеллигент до мозга костей. Если он повышал голос во время матча, то, значит, случалось что-то совсем уж неординарное. Работать с ним мне очень нравилось.
— И каковы были тогда в МАИ материальные условия?
— Ставка равнялась 180 рублям, но на всю команду не хватало. Давали только тем, кто играл в основе. Плюс талоны на питание. Деньгами в то время не заманивали.
— Значит, московской жилплощадью? Вы когда из общежития переехали?
— Там была целая история. К нам приехал играть из Краснодара Леша Труфан — с женой и двумя детьми. И случилось чудо: ему дали комнату в коммунальной квартире. Это был неслыханный прорыв, потому что в МАИ с квартирным вопросом никому не помогали отродясь. Ну, может быть, только олимпийским чемпионам.
И моя подруга — будущая жена — сказала: "Как же так? Ты давно уже играешь, но почему-то о твоих условиях не думает никто". Ну, пришлось походить и подействовать на нервы нашему руководству.
А мной как раз еще и "Гранитас" заинтересовался — там не хватало вратаря. Говорили: "Что ты в этой Москве играешь? Давай к нам". Ну, я и поехал, даже успел в Каунасе прописаться и встать на воинский учет. Поставили в очередь на квартиру — мол, сразу не можем, но скоро будет. Вернулся в Москву и сказал в клубе, что больше играть за МАИ не буду.
— Реакция?
— Не сильно одобрили. Евтушенко сказал: "От нас никто так просто не уходит, у клуба тоже есть возможности — в частности, дисквалифицировать такого игрока". Но все же сказали: "Мы не такие уж и бедные, найдем квартиру, если останешься".
Решили вопрос в течение года. Дали комнату в коммуналке. Она, правда, была в сталинском доме, так что потом я эту комнату обменял на однокомнатную квартиру по улице Демьяна Бедного.
— А откуда в этой истории взялся Анатолий Евтушенко? Он ведь сборную страны тогда тренировал.
— Он по утрам приходил в наш зал играть в теннис. Много общался с Климовым и был в курсе всего, что происходило в его родном клубе.
— Урмас Трядер интересовал его в качестве кандидата в национальную команду?
— Скорее всего, нет. Позже, в начале 90-х, он приезжал в Таллинн на мастер-класс. Я тоже решил посмотреть. Подошел к нему: мол, я за МАИ играл в чемпионате СССР. Евтушенко на меня внимательно посмотрел: "Как зовут?" Представился. Говорит: "Нет, такого не знаю, ты когда играл?" — "Да практически все восьмидесятые, Валентина Сычева сменил". — "Сычева знаю, тебя нет".
Потом прошла показательная тренировка с ребятами, я ему немного помог с переводом. Так что теперь могу сказать: хотя и не играл у Евтушенко, зато работал с ним вторым тренером.
— Удивительно, что он вас не узнал.
— Я тоже был в недоумении. Какой-то психологический ход. Но к чему и зачем? Странный он человек...
— Кто в чемпионате страны был для вас самым трудным соперником?
— Команды из подвала таблицы, их игроков знал хуже. Обычно у всех были любимые углы. Это сейчас техника вышла на такой уровень, что прочитать намерения атакующего почти невозможно. А раньше было проще.
Первым делом изучил Юрия Кидяева из ЦСКА. Он любил бросать около бедра, и поэтому надо было вовремя опустить руку. Все знают знаменитую подкрутку Александра Каршакевича. Но я не помню, чтобы он когда-нибудь использовал ее в матчах против МАИ.
Самым сложным игроком для меня был Александр Анпилогов. У него огромная ладонь, и гандбольный мяч в ней казался теннисным. Мало того, этот мяч еще и вылетал с огромной скоростью в направлении, которое трудно было предсказать. Поэтому там у меня самый низкий процент отражений. Может быть, пару раз он попал в меня с линии, и все.
— Главное, чтобы не в голову...
— Получал и в нее. Как однажды написала газета "Известия", а она тоже иногда освещала гандбол: "Мяч попал в голову Урмасу Трядеру, но он даже не поморщился". Ваши коллеги любят такие обороты. У них советские вратари были людьми особенными. Но, думаю, то попадание было как минимум неприятно.
В таких случаях есть разные варианты. Если летело в лоб, то ничего, терпимо. Если сбоку, то можно было и челюсть выбить. А если с близкого расстояния в лицо, то мог на некоторое время и свет погаснуть.
Я падал дважды. Раз — в юности, когда мне засветили с линии. А потом, когда стал постарше, поймал лицом семиметровый. Но я быстро приходил в себя и сразу же вставал — не люблю этот драматизм, когда на площадку выбегает врач и вся команда участливо смотрит на тебя сверху вниз.
Помню, Василий Баран из ЦСКА на союзном туре пришел бросать семиметровый. Рядом стоял Леша Жук: "Ну что, Вася, как всегда?" Вася кивнул и как засадил мне в лоб — с такой силой, что мяч отлетел куда-то под свод Дворца спорта. Думаю, не специально, просто бросок сорвался. Любимыми местами у Васи были углы, и я уже намеревался в один из них броситься.
— Вы что же, садились в свободное время на трибуну и записывали, кто в какой угол бросал пенальти?
— Садился. Но не записывал, а запоминал. Когда был молодой, тренеры мне всегда говорили: смотри на мяч! Я смотрел, но как-то не очень получалось, плохим я был отражателем "семериков". А потом начал анализировать, спрашивать, ставить себя на место игрока и в конце концов, думаю, свое мастерство в этом плане улучшил.
— Вы ведь знамениты уникальным вратарским достижением. В одном из поединков чемпионата СССР 1982 года в Калининграде отбили восемь пенальти. Причем не от кого-нибудь, а от игроков набиравшего силу минского СКА. Там один только Александр Каршакевич сделал четыре неудачные попытки.
— Пять. Один мяч он бросил мимо ворот. Да, такие матчи не забываются. Бывало, конечно, что я из пяти отбивал пять. Но чтобы в одни ворота назначили сразу одиннадцать семиметровых — это было нечто аномальное. Не помню, чтобы в те времена какую-нибудь команду так наказывали. Ну и девять из них были не реализованы — результат, конечно, хороший.
— Выдающийся! Интересно, что чувствовали в том матче армейцы.
— Об этом как-то говорили с Владимиром Михутой. Я, правда, так красиво, как он, рассказать не смогу. В той игре наступил момент, когда Спартак Миронович обратился к команде: "Так… Кто пойдет на семь метров?" Желающих уже не было. Тогда тренер сказал Михуте: "Давай, Вова, сходи, ты еще не бросал". — "Делайте со мной, что хотите, но я не пойду!"
Так бывает: отобьешь в начале матча один-два пенальти, и у соперника начинается небольшая дрожь. А если отбиваешь практически все, то можно только догадываться, что испытывает человек, который идет исполнять бросок, считающийся почти стопроцентным голом.
— МАИ тот матч выиграл с перевесом в гол...
— Но всего мяч побывал в воротах 55 раз — это довольно много. С игры армейцы забрасывали мне тогда без проблем, а вот пенальти у них почему-то не задались. И это вызывало бурную реакцию у нашей команды. До сих пор в ушах крик Васи Ильина: "Урмас, сожри и его!" И когда я отбивал очередной семиметровый, все обнимались так, будто мы уже победили.
После игры Елена Рерих из "Советского спорта" брала интервью у Климова, и они долго рассуждали, надо ли тренировать пенальти специально и кому лучше выходить на позицию семиметрового — тому, кто играет, или свежему, кто сидит на скамейке. С одной стороны, первый может быть уже уставшим, но с другой — второй еще не успеет разогреться и войти в ритм.
На следующий день я отбил уже три пенальти из пяти, и ребята из команды шутили: "Урмас, ты уже не тот, теряешь квалификацию…" Да я и сам потом, признаюсь, равнял свои матчи по тому, калининградскому. Отобьешь броска четыре — это очень хороший результат, а потом подумаешь: а ведь когда-то было в два раза больше…
Вообще мне минский СКА по стилю всегда был симпатичен. И, если бы Миронович туда пригласил, раздумывать не стал бы. ЦСКА был очень хорошей командой. Еще нравились ребята из ЗИИ. Эти запорожцы всегда такую круговерть устраивали… Но туда меня точно не позвали бы, там были очень хорошие свои вратари — Николай Жуков и Александр Шипенко.
Саша мне нравился больше всех. Как сказал про него один из наших игроков, Шипенко в воротах хорошо смотрится. У него были отличные пропорции. Разве что ноги чуть кривые, но это не самый большой недостаток для вратаря.
— В каких залах игралось удобнее всего?
— В московских ЦСКА и "Динамо", что на улице Лавочкина. Там было хорошее покрытие. Худший вариант, когда его стелили на лед, как в Челябинске и Ленинграде. Вратарям было еще ничего, но когда полевые попадали в места стыковки щитов, то травму можно было получить на раз-два.
Поляны в Минске и у нас были похожими — залитые резиной, потому сцепление было бешеным. Наверное, поэтому я никогда не отбивал снизу и шпагаты тоже не использовал. А те, кто привык так играть, только мучились на таком покрытии — сильно не растянешься, а вот порваться было очень просто.
— После МАИ, знаю, вы год отыграли в Норвегии.
— Да, попал в одну команду с Сергеем Демидовым. Она до этого была чемпионом, но со мной оказалась на пятом месте. Чудно, конечно. Но я там мало играл. У них был вратарь сборной, а меня тренер ставил в самые тяжелые минуты. Иногда выручал, иногда нет. 50 на 50.
Тренер тот был своеобразным. На тренировках ставил барьеры такой высоты, что преодолевали их человек семь, не больше. Мы с Сергеем в том числе. Демидов вообще сигал, как заяц. Тех же, кто прыгал плохо, тренер отправлял бегать, будто от этого у них могла улучшиться прыгучесть.
Но вообще мне в Сандефьорде нравилось. Норвежцы вроде и богатые, но никак этого не выказывали. Наоборот, на уроках норвежского в школе для иностранцев учительница рассказывала, как бедно они жили, пока не нашли нефть. Мол, даже картошки не всем хватало.
Нация спортивная. Про лыжи говорить не буду, все и так знают, но зимой на велосипеде я и сам ездил. Для небольшого города самый универсальный транспорт. Поиграл бы там еще. Но жене стало скучно, не Москва все же.
— Еще шесть лет вы провели в Финляндии.
— Отличная страна. Мне нравилось, что там народ приходит на трибуны и бурно поддерживает своих. При всем уважении к чемпионату СССР, там такого не было. Может, только Каунас выделялся, а так болельщики наши туры большим вниманием не баловали.
В Финляндии снова пришлось работать. В 40 лет был помощником на стройке, помогал местному плотнику. Мой отец тоже владел этой профессией, и какие-то навыки на генном уровне мне передались. Кроме того, по утрам убирал зал вместе с еще одним эстонцем.
В Финляндии научился не любить кофе. Когда вернулся домой, пил только чай. А все из-за кофе-пауз во время работы. Первый раз я ее проигнорировал. Мне кричат: "Заканчивай, кофе пить будем!"
А как можно от работы оторваться? Продолжил что-то крутить. Поднял голову и понял, что задел финнов всерьез. "Эй, ты что, в СССР был ударником коммунистического труда?" — "Не был". — "Ну так давай к нам".
Еще у игроков нашей команды была традиция расслабляться в пятницу вечером. В этот день после работы все шли в бар. Начиналось все с пива, потом коньяк, потом…
— ...водка?
— Нет. В этом и было принципиальное отличие от нашего правила: идти от малого к большому. Потом они снова переходили на пиво, а заканчивали своим любимым кофе.
Так что когда мне говорят о повальном пьянстве финнов, то я не очень-то верю. Когда-то жители этой страны были мировыми лидерами по части депрессий, а сейчас, знаю, лидируют в рейтинге счастливых людей. Наверное, их теперь стало больше. Но я таких большей частью встречал и тогда.
...Дома пошел на работу к своему однокласснику. Шлифовал линзы для очков — дело довольно тонкое. Похоже на мытье посуды, только жидкость, с которой приходилось работать, плохо действовала на кожу. Отбивать мячи было все же легче.
После линз год был безработным. А теперь опять оказался в общежитии — занимаюсь его обслуживанием. Мелкий ремонт — что-то засорится, лампочка перегорит.
— Забыли добавить, что играли в чемпионате Эстонии за "Кехру" до 52 лет!
— Раз шесть или семь был с ней чемпионом. Закончил в 2007-м, мы взяли тогда серебро. Но больше всего запомнилось первое чемпионство в 1993 году. За него нам дали по 40 килограммов сахара, и больше всего этому призу была рада моя мама, которая наварила с ним варенья.
Конечно, мог бы увеличить рекорд и поиграть лет до 55, силы еще были — все-таки не бегал по площадке. Но решил, что пора. Да и молодым ребятам не стоило дорогу перекрывать.
В прошлом году меня позвали сыграть в матче ветеранов. И, знаете, неплохо получилось — особенно в начале матча. Мне очень долго не могли забросить. Ребята даже уговаривали поехать с ними на следующий ветеранский чемпионат Европы.
Но это без толку — я уже наигрался. Желания нет. Хорошо, что спортивная карьера уберегла меня от травм и глобальных проблем со здоровьем не оставила. И мама жива. Хотя ей и 90 лет, она сама себя обслуживает, живет в доме моей сестры.
— Вы ведь тоже уже на пенсии?
— Да, уже ее получаю. Но она маленькая — 363 евро и 63 цента, не проживешь. За работу же мне платят чуть больше тысячи евро, так что на жизнь хватает. Во всяком случае в старости, когда много уже не надо. Я ведь сам себе хозяин. Давно развелся, жена осталась в московской квартире.
— Ну вот... Все так любят истории со счастливым концом. Или без жены лучше?
— Судьба у каждого своя. Значит, так должно быть. Но все равно старость со временами спортивной жизни не сравнить. Та была куда интереснее. А теперь уже ничего и никуда не хочется. Ни за границу, ни в отпуск.
— Какие же тогда остались радости в жизни?
— Да немного уже. За грибами сходить. Еще кошек люблю. У меня нет, зато у сестры имеется.
— Так и свою заведите.
— Образ жизни не позволяет. Не хочется, чтобы кот один дома сидел. Это в Москве было хорошо: с 10 до 12 тренировка, вторая — с 17 до 19. А сейчас только вечером дома. И что зверь будет делать без меня?
— Это да. А с друзьями из того МАИ видитесь?
— Иногда, С Лешей Труфаном, Сергеем Усатым. Миша Шаповалов приезжал в гости. Я у него и в Москве был. Потом еще вместе в Финляндию съездили.
Многих нет уже. Кравцов ушел из жизни трагическим образом, я тогда уже в Таллинне играл.
Витя Махорин с Васей Ильиным по пути с рыбалки попали в аварию. Там трактор выехал на дорогу. Витя погиб, у Васи были тяжелые травмы, разрыв печени, но он выжил и продержался потом лет десять. Умер в 66 лет, как и Сычев. Про Олега Гагина мало знаю. А Демидов неутомим, он в своей Норвегии все время в движении. На меня не похож.
— Хорошо было бы посидеть еще с теми ребятами. Вспомнить хотя бы ту знаменитую игру в Калининграде. Видео, конечно, не сохранилось?
— Я даже газетную статью потерял, оставил где-то в Москве. Да и пенальти те уже не все вспомню, хотя раньше на память не жаловался. Сейчас вот даже специальные капсулы из Финляндии заказал. Говорят, хорошо в этом плане помогают.
Лучше всего помню тот семиметровый, когда Каршак промахнулся. Бросил в левый низ, и мяч прошел в сантиметрах тридцати от штанги. Думаю, он тогда просто сорвался с руки. Саша — игрок очень яркий. Неповторимый. Иногда даже сам удивляюсь: как я умудрился от него столько пенальти отбить? Наверное, просто молодой был…
