Цикл ностальгических интервью БЦ со звездами прошлого был бы неполноценным без беседы с этим литовцем — капитаном сборной СССР, олимпийским чемпионом и чемпионом мира.
Его можно представить коротко: лучший гандболист в истории прибалтийского гандбола. А можно и длиннее. Олимпийский чемпион Сеула-1988, чемпион мира-1982, серебряный призер Олимпиады-1980 и чемпионата мира-1978, победитель Кубка ИГФ-1987. Капитан каунасского "Гранитаса" и, что особенно показательно, сборной СССР. Отличный конструктор атак и феноменальный центральный защитник. Впоследствии — хороший тренер. Правда, сейчас от тренерских дел 64-летний Вальдемарас Новицкий отошел — переключился на роль спортивного директора "Гранитаса". Первая часть обстоятельного интервью с легендой литовского и советского гандбола.
— Вы родились в Калеснинкае — литовской деревне, тесно связанной с Польшей. Ваша семья жила там постоянно или переехала из других мест?
— Это польская сторона. Там живут поляки, но с таким, можно сказать, белорусским акцентом. Я окончил польскую школу, одиннадцать классов. Отец и мать поляки. И в паспорте у меня написано — "поляк". До сих пор. Паспорт литовский, но там есть такая запись. Интересный нюанс. Когда приезжал в Польшу, меня называли русским. А когда играл за СССР, мне говорили, что я поляк или литовец.
— По самоощущениям на сколько процентов вы поляк, на сколько — литовец?
— По генам я поляк. Но по жизни — литовец. Родился здесь. Уже сорок пять лет живу в Каунасе. Так что считаю себя литовцем.
— Чтобы попасть на тренировку в детстве, вам нужно было два часа идти в одну сторону?
— Просто мы жили в двенадцати километрах от Эйшишкяса, где была спортшкола. Там построили гандбольный зал. Нужно было каждый день ездить на тренировки. Они начинались вечером, в 18-19 часов. А последний автобус Лида — Каунас стартовал в десять часов вечера из Беларуси, останавливался в Эйшишкясе и проезжал через Калеснинкай. Часто этот последний автобус просто не шел. Так надо было после двухчасовой тренировки еще два часа идти пешком. В неделю два-три раза приходилось это делать. Но мы были молодыми. Собиралась компания из пяти-шести человек, и мы весело шли домой.
— В молодости вы получили специальность ветеринарного врача. Когда-нибудь применяли знания на практике?
— В 1974 году окончил школу. И меня стали приглашать тренеры из Каунаса. Чтобы привлечь, говорили: вот ты парень из деревни, закончишь ветеринарную академию, получишь машину, будешь заместителем директора колхоза или совхоза. Перспектива. Не думал, что будут какие-то награды в спорте. В академии работал хороший тренер. Я посчитал, что там неплохие условия. Каждый день мне давали талон на рубль, за который я мог поесть. Стадион был на месте, неплохой зал. В том же году меня пригласили играть за "Гранитас", который тогда выступал еще во второй лиге.
Так получилось, что я долго учился. В 1977-м женился. Жена как-то подсчитала, сколько дней я бываю дома. Потому что Спартак Петрович Миронович позвал в молодежную сборную СССР — готовиться к чемпионату мира. Так я был дома 50 дней из 365. На учебу не оставалось времени. Академию закончил только через десять лет после зачисления.
— Многие представители молодого поколения не видели вас в игре. Назовите современного гандболиста, который наиболее похож на вас по манере.
— У всех разыгрывающих в принципе одинаковый образ игры. Только у меня был один минус — я меньше атаковал. Больше наслаждения доставляло, когда забрасывали с моего паса. Очень любил играть с линией, отдавать передачи в отрыв, находить слабые места в защите соперника. А сейчас гандболисты больше берут на себя. Бросают не вовремя. У нас же тогда не было ограничений по времени. Только в некоторых сезонах действовало правило 45 секунд. Можно было атаковать очень долго, разнообразно. Я, грузинские разыгрывающие больше играли на команду. Удивлялся, почему забрасываю один мяч, а меня держат персонально. Все потому, что много голов было с моих пасов.
— Может, на вас похож Никола Карабатич? Тоже хорошо играет и в атаке, и в центре защиты.
— Есть такое. Но он мощнее. И много играет на себя, часто забрасывает. У меня голов было мало.
— Для центрального защитника вы были игроком невысоким — 186 сантиметров. Как вам удавалось так здорово обороняться?
— У меня была определенная философия. Тот, кто играет в нападении, думает: как мне забросить, отдать хороший пас? А я ставил себе другую задачу. Дай-ка я разрушу комбинацию. Дай-ка не позволю поймать мяч на опережении. Дай-ка чуть-чуть толкну большого игрока в воздухе, и он упадет. Соперники теряли равновесие.
Было очень легко защищаться с двухметровым линейным. Знал, что если я подставлю ногу ему под коленку, он упадет. Или мог оттянуть, когда он становился в позу, чтобы поймать мяч. Игрок готовится, что его будут толкать вперед, а я, наоборот, тянул назад. Когда гандболист получает мяч в воздухе, он становится легким. Я мог подтолкнуть его одним пальцем. Если игрок ловил мяч, подталкивал в локоть. Все это мне очень нравилось. Никто об этом не задумывался. Но я хорошо усвоил и стал неплохим защитником.
— Читал, что многим хитростям вас обучил в сборной России Юрий Предеха.
— Ну да, давал подсказки. Помню, он говорил такую фразу: умный в гору не пойдет, умный гору обойдет. Ведь правильно? Мне это выражение нравится.
— Кто был для вас самым неудобным игроком атаки?
— Неудобными были они все. Потому что начали притворяться. Я дотрагивался — они падали. Играли на судей, чтобы те меня наказали. Немцы, югославы, румыны... Югославы особенно. Меня еще больше заводила их беспомощность. И так слабый, а еще притворяется.
В СССР было трудно играть, например, против Кушнирюка из Запорожья. Высокий, больше двух метров... Я применял рассказанные приемы. Но все равно... Разве что он не очень ловил мячи. Это мне помогало. Еще в Югославии играл Нока Сердарушич, который потом тренировал "Киль". Он был поздоровее, но пониже. Другой стиль игры.
Сергей Кушнирюк. Судьба в зеленом коридоре
Сергей Кушнирюк. Часть 2. "В олимпийских чемпионах есть что-то неправильное"
— Говорят, в отличие от некоторых других литовских игроков у вас не было претензий к устройству жизни в СССР. Вам все нравилось?
— Понимаете, есть этапы и образ жизни, есть люди, есть политика. Ты к этому привыкаешь, ничего изменить не можешь. Возможно, тебе что-то и не нравится, но ты не в состоянии что-то сделать. Зачем возражать и быть недовольным? Надо жить так, как дает жизнь.
Что нравилось, а что не нравилось? Большую часть времени я провел на площадке. Ездили много, но мало видели. Наш кругозор был очень узким. Спустя время и с высоты опыта понимаешь, почему мы раньше выигрывали. Потому что был крепкий Союз, команда собиралась из многих республик.
Мы много работали и были сильнее. Но эта психология подведения к матчам: надо выиграть, за нами страна... Она давила. Некоторые игроки могли бы сделать еще больше, но психологически ломались. На меня же, например, это не влияло. Играл так, как считал нужным. Не обращал внимания. После распада Союза достичь постоянного результата не получается. Где-то кто-то не так работает. Швеция, Дания, Исландия имеют психологическую поддержку, другую мотивацию.
— В свое время вас очень желал заполучить ЦСКА. Почему вы не хотели в Москву?
— Потому что в то время "Гранитас" очень хорошо играл. Мы занимали второе, третье места в чемпионате СССР, выступали в еврокубках. Я вызывался в сборную. Поменять клуб, перейти в ЦСКА не было целью для меня. А вот выиграть у ЦСКА, оказаться в призах — это престиж. И потом мне создавали хорошие условия в Литве. Получил квартиру, машину. Не было нужды уезжать. В Москве, как говорил, проводил много дней в году. Эти расстояния в городе не очень привлекали.
Потом меня начали насильно ловить. Приезжали мы, например, из Испании или Германии, и армейцы в форме уже ждали в аэропорту. Хотели забрать. Но тренер Евтушенко говорил: здесь нейтральная зона, и вы должны выйти из нее. Они выходили, а я на машине переезжал в "Шереметьево-1". А оттуда шли самолеты на Прибалтику. Так несколько раз убегал.
Еще за мной приезжали в Литву. Но я ложился в больницу. Травма. Не могу двигаться. Они смотрели и уезжали.
— Почему Евтушенко вам помогал?
— Думаю, потому, что он больше поддерживал профсоюзные команды. Это МАИ, это "Кунцево". "Гранитас" тоже был профсоюзным клубом. А с ЦСКА не очень были отношения. Я имел поддержку со стороны тренера. Разговаривал и с МАИ, и с "Кунцево", но это было не слишком серьезно. Там знали, что я никуда не пойду. Да и тогда не было модно изменять клубу. Разве что армейцы игроками менялись.
— Первый ваш большой турнир со взрослой сборной СССР — чемпионат мира 1978 года. Проигрыш в финале немцам сильно повлиял на карьеру?
— Да. Но самое первое мое достижение — это чемпионат мира 1977 года среди юниоров в Швеции. Я там очень хорошо сыграл, вошел в символическую семерку. И меня пригласили уже в главную сборную Союза. Но я был молодой. И в 1978-м провел только несколько игр. Взяли на перспективу.
Немцев тогда тренировал Владо Штенцль. Когда его команда выиграла, всем гандболистам на головы надели такие бумажные короны. Они стали королями. И Евтушенко устроил собрание и обратился к молодежи. Ко мне, Белову, Кушнирюку... Мол, вы в будущем поменяете ветеранов, запомните эти короны, запомните, как это больно и неприятно. И я себе сказал: ну, подождите, я обыграю вас. Это был такой "завод" на будущее. И против немцев мы все время сражались хорошо. И в 1982-м уже выиграли чемпионат мира.
— Правда, что на московской Олимпиаде вы играли с серьезной травмой?
— Да. В июне у нас был сбор в Сухуми. И на тренировке я подвернул ногу. До Олимпиады оставалось три недели. Поехал домой. Помню, еще была нелетная погода. Добрался до Риги, потом на автобусе до Каунаса.
Нога опухла. Сделали снимок. Перелом одной из костей стопы. Нужно было две недели продержать ногу в гипсе. Потом реабилитация. Что делать? Евтушенко звонит: ну как ты? Говорю: есть перелом. Но я уже спустя неделю снял гипс, забинтовал ногу. Болело, но можно было терпеть. — Так ты приедешь? — Конечно.
И приехал. Нога побаливала. Однако играл, и неплохо. На разминке перед матчем с югославами за выход в финал Витя Махорин делает обход и локтем в нос — бам! Но играть опять же надо. Доктор Роман Сергеевич Зубов вставляет тампон. Забрасываю пять мячей, побеждаем.
Нога болит, нос болит. Сделали снимок — перелом. Про финал с восточными немцами вы знаете. Саша Каршакевич не забрасывает в последней атаке, и мы проигрываем. Тоже было больно. Он очень переживал. Это была просто спортивная неудача. Успокаивали его, как могли.
Сидим после того финала в зале на полу. Капитан сборной ГДР выстраивает команду. И говорит: "Равнение на проигравших! Шагом марш!" И они так демонстративно прошли мимо нас. Я тогда подумал: ну, хорошо, я тебя еще поймаю за эти слова.
В 1984 году играли "Дружбу". Потому что на Олимпиаду в Лос-Анджелесе не поехали. Капитан бежал в отрыв. И я его так поймал, что он лежит, я сижу на лавочке, а судьи засчитывают гол. И никто не видел, что с ним случилось. Но он со сломанным носом. Это было за тот их марш.
— Чем был интересен чемпионат мира 1982 года — первый победный для сборной СССР?
— Мы играли в Дортмунде. И почти весь город болел за нашу команду. Потому что мы очень красиво играли. Побеждали всех с большим счетом. Люди видели, что мы по всем параметрам были на голову выше остальных. Немцы очень любили нашу сборную. Мы выходили в город — нас угощали пивом, в магазинах делали большие скидки. Было приятно, что так уважали. Когда потом приезжали в Дортмунд, нас помнили.
— На следующем чемпионате мира, в 1986 году, сборная СССР заняла десятое место, а вас после турнира отстранили — незадолго до отъезда в Швейцарию команда в Новогорске отметила день рождения вашего сына. А в чем была реальная причина провала?
— Реальная причина в том, что в команде запоздали с изменениями. Была на подходе молодежь, много классных белорусских парней. И была московская гвардия. Где-то после 1984 года нужно было от нее отказаться. А Евтушенко оставил ветеранов. И они очень дестабилизировали игру. Пошли разногласия в команде. Одни хотят играть, другие не могут. Не было такой сплоченности.
А крайним стал я. Надо же было кого-то найти. У меня родился сын. Но празднования не было, все готовились к чемпионату, несли ответственность. Получилось так, что команда не сыграла. Устроили партийно-комсомольское собрание. И меня удалили из команды.
— Кушнирюк рассказывал, что пять-шесть игроков не очень-то и хотели победить на чемпионате — желали отставки Евтушенко...
— И такое было. Просто нужна была какая-то смена. А Евтушенко держался ветеранов. Те уже не очень-то смогли что-то сделать. Но я в ту компанию не входил.
В то время капитанов назначали тренеры. В 1987-м меня опять пригласили в сборную. И капитана уже выбирала команда. Им стал я.
— Евтушенко удивился?
— Наверное. Я не знаю. Надо у него спросить. Я сам был удивлен. Тогда смотрели на игру, а не на что-то другое. Ребята, наверное, видели во мне спортивную поддержку — на площадке, за площадкой.
Конечно, выступать на собраниях мне было труднее, чем другим. Потому что, может, был акцент. Но я старался говорить правильно и интересно. Помню, ездили на виноградник в Краснодар. В Севастополь выбирались — надо было в музее выступить. Приглашали в школы. А перед Олимпиадой в Корее устраивали двухнедельный сбор во Владивостоке. Там ходили на фабрики.
— Что происходило на том собрании, после которого вас отчислили?
— Выступали Евтушенко, несколько ребят, в частности, по-моему, Кидяев. И тренер так и сказал: в команде игроки не очень-то держали дисциплину. Поэтому плохо выступили. И надо, значит, удалить Новицкого.
— Как отреагировала команда?
— Все молчали.
Но после Олимпиады в Сеуле нам устроили коммерческое турне в Европе. Я уже готовил документы на переезд в Испанию. Евтушенко выстроил команду. Мол, все едут, кроме Новицкого. Потому что он занимается документами. Услышав это, я запустил мячом в пол. И вышел из зала. И тогда вся команда пошла за мной следом. Мол, если я не еду, то и они не едут.
Я позвонил гостренеру Александру Борисовичу Кожухову: так я в составе или нет? Он ответил: да. Евтушенко сделал такой некрасивый жест. Я отправился на турнир, но очень мало играл.
— На Евтушенко остались обиды?
— Нет, нисколько. Он, считаю, правильно тренировал. Просто такое время, такие нюансы. Мы были молодыми. Много чего не понимали.
— Когда последний раз общались?
— Звонил ему лет семь назад. Мой сын Вальдас тогда играл в Австрии. Мы были у него в Инсбруке. Позвонил тренеру. Просто так — услышать голос. Поговорили по-дружески. Узнали про здоровье, про жизнь.
— Вы говорили: "Если не скромничать, на Олимпиаде в Сеуле тренеры во многом советовались со мной". В чем именно?
— Какую систему защиты применять. Как лучше действовать против той или иной команды: 5-1 в сторону, 3-3 или 6-0. Например, мы хорошо сыграли с югославами. Я тогда предложил использовать 3-3. И мы победили. Потому что в то время эту активную защиту играл "Гранитас".
— После Олимпиады было много различных встреч, чествований?
— На одном или двух самолетах летели домой только олимпийские чемпионы. Мы возвращались вместе с баскетболистами. Они закончили турнир на три-четыре дня раньше. И уже могли праздновать. А мы дольше готовились. И видели, как им было весело. Весело и летели назад. Не знаю, где были стюардессы. Но питание развозили баскетболисты.
Потом нас поместили в гостиницу "Россия". На следующий день шли получать награды к Горбачеву.
— Удалось поговорить с генеральным секретарем?
— Нет. Олимпийцев было много. Шел такой конвейер. По одному вызывали, вручали медали. Я получил Орден Дружбы народов. Помню, еще был большой банкет в кремлевском зале. А назавтра я уже улетел домой, куда хотелось вернуться.
— Еще когда-нибудь встречались с первым лицом СССР?
— В 1980 году нас тоже награждали. Я получил медаль "За трудовое отличие". Но вручал ее, по-моему, не Брежнев, а второй или третий секретарь.
— С травмой вы играли и в победном для "Гранитаса" Кубке ИГФ-1986/87...
— Ну да. Был вывих. Нога болела, но мениск я так и не прооперировал. Еще повредил плечо. Не мог в полную силу бросать по воротам.
Тогда была борьба с немецким "Гуммерсбахом". Потому что один год попадали на эту команду, второй, третий... Немцы уже морально нас боялись. В Литве они проиграли нам десять мячей. Переживали большой стресс. В гостях мы уступили им девять и вышли в финал.
Они делали все возможное, чтобы нас обыграть. Судьями были чехи. А еще перед игрой был обед. Одна из поваров не выдержала и сказала кому-то из наших руководителей: вы не ешьте обед. Те, кто не играл, съели. И всем свело животы. А нам ничего.
Сделали такое "западло", чтобы мы не могли двигаться по площадке. Это было очень некрасиво с их стороны. После этого другие команды начали возить своих поваров. Потому что знали: перед матчами могут дать то, что расслабит команду.
— Спартак Миронович любил вас как игрока?
— Ну, мы не ссорились. Понимали гандбол, советовались. Конфликтов точно не было. Он умел с игроками общаться. Помню, хорошие бани устраивал. Каждого игрока водил в парилку, сам делал массаж, парил веником. Выдерживал этот горячий пар.
В Стайках, кстати, одно время мы проводили четыре тренировки в день. Был такой эксперимент. Тренировались и в "Уручье". Устраивали кроссы в лесу, купались в озере. На тренировках много бегали. Быстрый отрыв, работа с двумя мячами, в тройках. Еда, правда, была не очень вкусная. Давали большой кусок говяжьего мяча. Иногда он был такой твердый, жесткий. Еще приносили стакан сметаны — это наши витамины.
Вторая часть интервью с Вальдемарасом Новицким увидит свет на следующей неделе.
Вторая часть. Вальдемар Новицкий: "Я единственный в Балтии гандболист-олимпионик. Но обо мне забыли"
Фото: cnopm.ru, пресс-служба ФГР, Александр Шичко, olimp-history.ru, пресс-служба "Гранитаса".
